Андрей Кокоулин - Точка

Уже заскакивая в двери омнибуса под номером девять (маршрут «Гештальт-плац — Остзеен-Хюгельбанн»), Искин сообразил, что надо бы что-то прикупить к ужину. Если По еще не закрылся, он возьмет у него мясной пирог.

— До Бушелен останавливаетесь? — спросил он водителя, подавая две марки.

Лысый, с желтым лицом, тот кивнул и оторвал билет от ленты.

— Вам где надо?

— Редлиг-штросс.

— На параллельной улице, устроит?

— На Кламке?

— Да.

— Устроит.

Искин обнял портфель.

— Не стойте в дверях, — сказал водитель.

— Простите.

Искин отошел чуть дальше в салон.

— Я вас предупрежу, — водитель недовольно посмотрел на него в зеркало заднего вида. — Сядьте куда-нибудь.

По иронии судьбы, как и в предыдущем омнибусе, свободное место имелось через три ряда от дверей. Правда, соседом на этот раз оказался не плотный мужчина, а худая женщина, носатая, с усиками, в темно-зеленом суконном пальто.

— Здравствуйте, — сказал ей Искин.

Женщина покосилась на него, но ничего не сказала.

Омнибус принял еще двух пассажиров, которые, громко переговариваясь, устроились в конце салона, и со скрипом сомкнул двери. Куб вокзала повернулся новой гранью, истыканной сотами окон, и, отдаляясь, уменьшаясь в размерах, спрятался за полотнищем, приглашающим всех на выставку авангардного искусства. Полотнище сменили строительные леса и деревянные щиты ограждения.

Дальше Искин смотреть не стал, слишком сильно пришлось бы выворачивать шею. Вода! — вспомнил он. Необходимо купить воды. Вряд ли аварийные службы починят водопровод сегодня. Вряд ли они, зная их необязательность, вообще сегодня явятся. Значит, как минимум, литра четыре на двоих надо иметь в запасе. Даже если Финн вызвал муниципальную водовозку. Дьявол, сморщился Искин, туалеты опять загадят.

Честно говоря, он давно уже подумывал съехать из карантинного общежития, раз в неделю просматривал объявления о сдаче жилья, но в районах получше, поближе к клинике его отпугивали цены, а в районах похуже, собственно, было все тоже, что и в общежитии. Разве что жилплощадь отдельная. Но смысла в отдельности Искин не видел никакой. Когда вокруг, за стенками, сверху и снизу, ощущался народ, он чувствовал себя спокойнее, чем если бы в одиночку занимал квартиру или целый дом. Тесные блоки Шмиц-Эрхаузена и тихие палаты с электрическими кроватями намертво втиснули ему в голову максиму: среди людей — безопасней. К тому же у хайматшутц, если они на него выйдут, не получится бесшумно и не мозоля ни чьих глаз пробраться к нему в комнату через роящийся и не спящий круглыми сутками напролет коммунальный бедлам.

Что до отдельности… Об этом мечтала та часть Искина, которая еще помнила жизнь до ареста и лагеря. Помнила, в какую шикарную квартиру водила его Хельма. Квартира была куплена ее отцом на паи «Лебензиг гросстехник», компании, которая выросла через два или три года в военный концерн, курируемый самим канцлером.

Он был не ее круга. Родители Хельмы, наверное, вздохнули с облегчением, когда он перестал мозолить им глаза. Кажется, сейчас у нее двое детей. М-да, а его потянуло на малолеток. Впрочем, тьфу! Искин мотнул головой, заставляя качнуться от него худую соседку. А меня же есть Аннет, сказал он себе, мы договорились встретиться с ней завтра, в восемь… Название кафе только вылетело из головы. Как же? На Криг-штросс, за оперой, там еще полуколонны на здании справа, его недавно подкрашивали. Пытаясь вспомнить, Искин потер лоб.

Омнибус качнуло.

— Эй! Господин с портфелем!

Искин не сразу понял, что обращаются к нему. Он поднял голову, только когда соседка задела его острым локтем.

— Вас зовут, — сказала женщина.

Лем посмотрел на водителя, занырнувшего со своего сиденья в салон верхней половиной тела.

— Что-то случилось?

Водительская лысина качнулась в сторону раскрытых дверей.

— Кажется, вы хотели выйти. Кламке-штросс.

— Уже?

Искин подхватился. Кто-то, намеренно или нет, выставил ногу в проход. Искин переступил, попросил прощения, благодарно кивнул водителю и вывалился под желтый знак остановки.

Омнибус немедленно покатил дальше.

Небо уже потемнело, и Кламке-штросс купалась в электрическом свете, горели фонари на столбах и маленькие лампочки, оплетающие провода, протянутые через улицу. Вспыхивали неоном вывески. Зато переулки и арки казались черными дырами, ведущими в другое пространство, иную реальность. Там чудилось неясное движение, то и дело, будто умирающие звезды, помигивали огоньки сигарет.

У баров и кафе небольшими группками в пять-шесть человек топтались юнцы. Некоторые в полувоенной форме, в тяжелых, шнурованных ботинках, в куртках, похожих на летные. Кто-то уже блевал. Позвякивали пивные бутылки.

Искин сориентировался и перешел улицу.

Тренькнул колокольчик, из ближайшего бара, чуть не затоптав юркнувшего под арку старичка, вывалилась компания из парней и девиц, пьяно горланящих: «Асфольд, Асфольд, ты глядишь на нас из славных времен». Кто-то запнулся, грянул хохот, визгливый женский, грохочущий мужской, неудачника вытянули с уходящей в цокольное помещение лестницы, принялись отряхивать, несмотря на вялые протесты. Синие, зеленые, красные от вывески над головами лица, волосы торчком, кожа и бахрома.

На Редлиг-штросс было потише. Оплывали желтым светом окна. У тротуаров теснились автомобили. Из переулка доносилсявоенный марш. Война, да, войной пахнет воздух. Но войной потешной, ненастоящей. Войной где-то далеко. Войной, где умирать будут только враги. Мы-то вечны, мы вечны. Поэтому можно пить и веселиться, и блевать, и петь про Асфольд.

Освещенные промежутки чередовались с темными, и Искин поневоле думал о том, что, должно быть, так выглядят следы бомбардировки или обстрела кромешным мраком. Бумм! — и половины дома не существует, есть только силуэт, абрис на фоне более светлого неба. Бумм! — и пропадает перекресток. Вместо него яма, бездна, в которую страшно ступить. Бумм! — и в темноте остаточными искрами вспыхивают стоп-огни.

Оказалось, что пекарня По работает теперь до восьми, и Искин еще не припозднился. Сам По, внушительных габаритов пожилой азиат, стоял за прилавком, кланяясь и улыбаясь каждому посетителю. Как-то Лем вылечил ему радикулит, сказав, что владеет навыками акупунктуры и лечением прикосновениями ладоней — рейки. Ему удалось уговорить недоверчивого владельца пекарни на сеанс в задней комнате.

— Ты не можешь знать чженьцю, — ворчал По, с раздражением высвобождая плечи от халата. — Такому здесь не учат.

— Не учат, — соглашался Искин.

— Ты — гвайло, — сердито фыркал По, ложась животом на широкую скамью. — Я не знаю, почему уступаю тебе.

Спина у него была в пятнышках папиллом.