Андрей Кокоулин - Точка

Она была напряженная и прямая. Почему-то Искин подумал, что она все еще видит шагающий за барабанщиками молодой хаймвер. За стеклами тенью мелькнул близкий дом, словно гигантское подводное чудовище, на миг проявившее к омнибусу любопытство.

— Там чуть не убили мальчика, — выдохнула Стеф. — За то, что он сказал, что «коричневые рубашки», когда Штернштайссер пришел к власти, убили его отца. Ему кричали, что его отец был коммунист, любитель Красного Союза, сочувствующий всякой погани, которая видит Фольдланд на коленях перед Европой и американскими евреями. А он сказал, что его папа просто пытался прекратить погром у соседей.

На следующей остановке человек десять вышло из салона, и омнибус сделался полупустым.

— Шольхов-штросс, — сказал водитель. — Следующая — Грюнер Маркт.

Искин все же посадил Стеф на освободившееся место, сел рядом сам.

— Мне этот мальчик нравился, — сказала Стеф, царапая ухо Искину полями шляпы. — А его привязали к столбу и кидали в него яйца и картофель. Но он же ничего не сделал! И всех нас заставили кричать, что он коммунист, урод и враг.

— И ты тоже кричала?

Девчонка чуть заметно кивнула.

— Да, — сдавленно ответила она.

— Понятно, — приобнял ее Искин. — Будем надеяться, что здесь этого не случится.

— Я все равно отправлюсь на море, — упрямо заявила Стеф.

Дальше они молчали. Искин не знал, о чем думала Стеф, она дышала на стекло и выводила пальцем волны и купающихся в них человечков. Сам же Искин начал прикидывать, что можно собрать, кого предупредить, куда выехать.

Сразу границы не перекроют. Будет хаос, будет неразбериха, Фольдланд тоже давал уехать всем желающим. Берштайн и Ирма — им надо сказать обязательно. Потому что если вокруг тебя ходят с маршами во славу старой империи, значит, она вот-вот сделает попытку возродиться через молодых идиотов. Фольдюгенд, хаймвер, союз защиты родины — уже не важно, под каким названием они выступают. Просто в один момент эти бестолковые, оловянноглазые парни придут к тебе домой и спросят, готов ли ты поддержать их. Или ты враг, скрытый извращенец, псих, шпион? Хайматшутц по тебе плачет.

Господи, неужели никто не видит? Или видят, но не могут ничего сделать? А что если это исторически предопределено? Многим же нравится. И Отерман соскучился по порядку, и мужчина из очереди, с оленьим значком на лацкане, и старуха из нее же. Наверное, проведи опрос по всему Остмарку, половина страны, как минимум, будет не против объединения с большим братом. Дойчи и остдойчи. Асфольд звенит в крови. Один, когда-то разделенный народ. Не пора ли снова?

Значит, в Италию к дуче. Или, пожалуй, в Грецию. Франкония не вариант, Португеза смотрит в рот Эспаньоле с каудильо Франко. Балканы? Польша? Или вообще вон из Европы? Красный Союз? Искин усмехнулся.

— Что? — спросила Стеф, почувствовав, как он шевельнулся.

— Подумал о Красном Союзе.

— Там моря нет.

— Есть.

— Все равно там страшно.

— Почему?

— Так все говорят.

— Все в Фольдланде?

— И здесь.

— Может, врут?

Стеф легкомысленно пожала плечами.

— Ну и что? Это далеко.

— Просто, есть сомнения.

Мир вдруг резко посветлел. Омнибус вывалился из дождя на умытую, свежую улицу, мелькнули пестрые тенты и аккуратные дощатые павильончики, выстроившиеся по периметру овальной площади.

— Грюнер Маркт.

Дверь открылась, вышли одни из последних пассажиров, кто-то выругался, попав ногой в лужу.

— Наша — следующая, — сказал Искин.

Хватаясь за поручни, он двинулся в начало салона. Стеф, следуя за ним, ушибла коленку и с шумом втянула воздух.

— Дурацкие сиденья!

Они встали у двери. Омнибус дрогнул и мягко покатил от павильончиков прочь. Водитель оглянулся.

— Следующая — конечная.

Искин кивнул. Стеф просунула пальцы ему в ладонь. Он слегка пожал их, чувствуя тонкие косточки под кожей.

— Ты меня теперь ненавидишь? — спросила она.

— С чего бы? — удивился Искин.

— Ну, за то, что я была в фольдюгенде.

— Это не имеет никакого значения.

— А что имеет?

— Что ты здесь.

— Тогда ладно.

Снаружи потянулось распаханное поле за невысоким заборчиком. Дальше обнаружилась вытоптанная, рыжая от кирпичной крошки площадка, огороженная сеткой. Омнибус повернул, и по правому борту открылось длинное серое здание с отходящими в стороны рукавами. На флагштоках перед ним, прибитые дождем, висели флаги Остмарка, Франконии, Британии и неофициальный флаг лиги наций. Мелькнули несколько тракторов и механизированных тележек, выстроенных у обочины. Работники в штанах на лямках кучковались около дощатого фургончика на колесах. У площади перед невысоким белым зданием омнибус остановился. Вокруг, будто палки, торчали саженцы.

— Бюргер-плац.

Дождь уже даже не моросил, хотя тротуары и земля были мокрые. До центра по адаптации и работе с беженцами пришлось идти метров триста. Белели флагштоки. Искин и Стеф миновали два поднятых шлагбаума и пустую будку. Никто не шел за ними следом, ни один человек не спешил от здания к остановке.

— Как будто никого нет, — сказала Стеф.

— Просто мы рано, — сказал Искин, хотя и сам был в некотором недоумении.

Когда он посещал этот центр последний раз, тот напоминал растревоженный муравейник — все куда-то спешили, толклись на широком крыльце, сновали из кабинета в кабинет или, сойдя со ступенек, сосредоточенно окуривали сигаретным дымом каштаны. Дети и женщины сидели на скамейках. Длинные хвосты очередей вились по дорожкам и ныряли в окантованные железом высокие двери. Многочисленные головы мелькали в окнах второго и третьего этажей. Разноголосо шелестел воздух.

Возможно, просто упал поток.

Копошение жизни, впрочем, скоро обозначилось. У правого крыла под присмотром полицейского человек двадцать ожидали, когда их запустят внутрь, упирались ладонями в железные перила, курили, переминались. В выгородке рядом с левым крылом затарахтел, плюнув выхлопом в небо, двигатель. На первом этаже открыли несколько окон.

Искин и Стеф поднялись по широким ступенькам. Центральные двери были открыты, они спокойно зашли. Внутри было гулко и просторно. За пустым гардеробом и кафе в четыре столика, тоже пустым, обнаружился коридор.

В начале коридора за массивным столом, придавившим своими массивными ножками ковровую дорожку, при лампе и телефоне сидел строгий мужчина в сером костюме. Сидел прямо и смотрел строго перед собой, словно тренировал выдержку.

— Можно? — спросил его Искин.

— Что? — встрепенулся мужчина и сделал внимательное лицо, вытянув губы в гузку.

— Вы работаете?

— Да, я работаю, — подтвердил мужчина.

— А Центр?

— Центр? — мужчина, перегнувшись через стол, выглянул в коридор. Он едва не боднул Искина головой в живот. — Работает. Обязательно работает. Как же! Все с утра уже здесь. Вы по какому вопросу?