Андрей Кокоулин - Точка

— Ты воевал? — крикнул он через весь зал.

— Что? — спросил Искин.

— Сейчас…

Посетитель поднялся и, прихватив с собой тарелку с сосисками, пошел к неожиданному собеседнику.

— Мориц! Мориц! — Владелец кафе, оставив электрическую кофемолку, перегнулся через стойку в попытке преградить ему путь. — Ты пьян. Ты наделаешь глупостей!

— Вот еще!

Мужчина ловко обогнул протянутую шлагбаумом руку.

— Так, значит, ты не воевал.

Он шлепнулся на стул напротив Искина. Тарелка, не растеряв ни одной сосиски, расположилась в центре стола.

— Мориц!

Владелец кафе, красный, как вареный рак, поймал его за плечо.

— Стефан, я себя контролирую, — произнес посетитель.

— Ты мешаешь человеку, — сказал Стефан, извинительно, для Искина, прижимая ладонь к груди. — Дай ему спокойно попить кофе.

— Я просто поговорить.

Мориц уставился на хозяина кафе водянистыми глазами.

— Но, может быть, господин не хочет с тобой разговаривать.

— Да?

Удивление Морица было неподдельным. Он всем телом повернулся к Искину. Лицо у него было грубое, мясистое, выбритое до синевы. Справа, от виска к нижней челюсти, шел кривой рубец, видимо, след от осколка или сабли.

Возрастом он был постарше Искина, но если застал Мировую войну, то, скорее всего, рядовым или унтер-офицером.

Носил он иссиня-серый (гехтграу) мундир старого военного образца. На левой стороне темнела бронзовая медаль «За храбрость» на красно-белой ленте. Искин вспомнил, что с извещением о смерти отца им передали знак «За ранение» и «Железный крест». Будто это как-то могло утешить.

— Так ты, значит, против поговорить? — с вызовом спросил Мориц.

Искин улыбнулся.

— Нет, мы вполне можем поговорить.

Мориц замедленно кивнул, словно не ожидал согласия.

— Уважаю. — Он перевел взгляд на хозяина кафе. — Ты слышал, Стефан? Две кружки твоего темного, мне и моему другу.

— Господин, — наклонился к Искину Стефан, теребя край фартука. — Вы действительно не имеете ничего против…

— Нет, — сказал Лем.

Ему надо было убить время до Аннет, и он посчитал, что такой способ ничем не хуже длительной прогулки. До Берштайна-то он доберется в любом случае.

— Тогда кофе и штрудель — за мой счет, — тихо сказал владелец кафе.

Слух у Морица оказался тонкий.

— А пиво? — спросил он.

— Извини, Мориц, — сказал Стефан, — но об этом мы не договаривались.

— Справедливо, — Мориц покопался в карманах брюк и выудил оттуда несколько монет. — Этого хватит?

— Две кружки.

Хозяин кафе, собрав монеты с чужой бугристой ладони, вернулся к стойке. Мориц пошевелил тарелку с сосисками и посмотрел на Искина.

— Значит, не воевал.

— Отец воевал, — сказал Искин. — Второй Магдебургский полк.

Мориц хлопнул ладонью по столу.

— Ха! Не было у нас такого!

— В Фольдланде, — добавил Искин.

— А-а! — протянул Мориц. — Что ж, это возможно, — согласился он, потеребив подбородок. — Ты тоже мог воевать.

— Мне было шестнадцать.

— Значит, я был постарше.

Мориц, хмыкнув, взял одну из сосисок пальцами и откусил от нее две трети. Незаметно появился Стефан, поставил перед ним две кружки с темным пивом. Также незаметно перед Искиным появилась чашка с горячим кофе и блюдце с посыпанным сахарной пудрой штруделем. Салфетка, вилка, стакан воды.

Какое-то время Мориц, дожевывая сосиску, смотрел, как пена в его кружке оседает на стеклянных стенках.

— И что ты об этом думаешь? — спросил он.

— О чем? — уточнил Искин.

— Об объединении.

Мориц глотнул пива и подвинул вторую кружку Искину с кивком, мол, давай, твое, уважь собеседника.

— Я лучше кофе, — улыбнулся Искин.

— Как хочешь, — покладисто сказал ветеран, забирая кружку обратно. — Было бы предложено. Так что?

— Сейчас.

Искин вилкой оттяпал кусок штруделя от целого и отправил в рот. Затем он пригубил кофе. Стало хорошо, легко, весело. По телу разлилось тепло. Благодарность юнитов, принявшихся с энтузиазмом восполнять поредевшую колонию, словно иголочками исколола живот, плечи, виски. Тише, малыши, тише.

Искин не смог отказать себе в том, чтобы под мутным взглядом Морица с удовольствием вычленить и умять второй кусок. Малиновое желе вытекало из штруделя, будто кровь.

— Любишь штрудель? — непонятно спросил Мориц.

— Да.

— А некоторые, когда не хотят отвечать, ищут, чем бы себе рот залепить. Готовы дерьмо жрать. Ты же не из этих?

— Нет, — сказал Искин.

Попытка оскорбить выглядела забавно. Мориц двинул челюстью.

— Ну так и скажи, ты за или против, чтобы мы с вами объединились? Наш Остмарк и ваш Фольдланд. Наш Шульвиг и ваш Штерншайссер.

— Нет.

Мориц, уже собравшийся согласно кивнуть, вскинул белесые брови.

— Как — нет?

— Нет, — повторил Искин. — Я против объединения.

Ветеран придвинулся. Глаза его вспыхнули интересом.

— Ну-ка, ну-ка, господин хороший, скажи мне, почему?

Он был пьян, но пьян в той степени, когда тянуло поговорить, излить душу и найти истину. Хотя, конечно, Искин не мог поручиться, что в следующую минуту пивная кружка от Морица не полетит ему в голову. Рисковый вы парень, господин Шлехтер, словно бы шепнул ему на ухо Август Мессер.

— Зная воинственность Штерншайссера, — сказал Искин, — могу с уверенностью предположить, что его интересует кооперация двух наших стран только затем, чтобы нарастить военный и мобилизационный потенциал.

— Это плохо? — спросил Мориц.

— А что в этом хорошего? — Искин отпил кофе. — Это только означает, что в скором будущем нас ожидает война.

— Лягушатники и островитяне давно на это напрашиваются.

— А если снова напросимся мы?

Мориц прищурил один глаз, словно выцелил в Искине врага.

— То есть, ты считаешь, — сказал он, тряся рукой, — что нам стоит простить позорную капитуляцию, к которой они нас принудили? Простить унижение? Простить нищету и голод послевоенных лет? Простить контрибуцию?

— Да, — сказал Искин. — Забыть. Двадцать лет прошло.

— Не-ет уж, — ухмыльнувшись, качнул головой Мориц, — не в этот раз. Мы стали сильнее, хитрее, опытнее. А они, как всякие победители, которые уверовали в успех, не понимают, что внутри заражены, как сифилисом, спорами будущего поражения. Под бархатной кожей их благополучия копится гной слабости.

— Это из Штерншайссера, — сказал Искин.

— Ага.

— Я слышал эту речь.

— От нашего канцлера такого не услышишь. Вот скажи, — вооружился сосиской Мориц, — плохо ли, что люди думают об объединении? Разве плохо, что все эти ваши мелкие курфюрства, а затем герцогства и королевства слепились в одну страну? Выжили бы они поодиночке? А Фольдланд? Даже с капитуляцией кайсера он не разлетелся на мелкие части и сделался только сильнее. Ему не хватало лидера, способного возглавить народ в трудный период, и такой лидер появился. И хвала Господу, так я считаю.