Андрей Кокоулин - Точка

Ах, черт! — вспомнил невпопад он. Я же через клинику хотел идти! Он оглянулся в начало улицы. Или оставить клинику на завтра? Пожалуй, если он сейчас направится к Берштайну, то в «Тиомель» к восьми уже не успеет. Опоздать на первое свидание? Искин качнул головой. Впрочем, ему же известен телефон клиники. Он может позвонить из ресторана или телефона на улице и записаться у Труди в очередь.

Решено, клиника откладывается, у него еще визит в парикмахерскую значится в планах. Искин пощупал ладонью челюсть. Побриться. Времени на стрижку уже не хватит. Разве что на удаление отросших косм электрической машинкой. Так вот пребываешь в уверенности, что у тебя целая вечность впереди, а на поверку оказывается, что ты уже в чудовищном цейтноте. Зря он позволил себе слушать болтовню пьяного Морица. Тот не сказал ничего, о чем Лем не имел собственного мнения.

Искин поднялся. Он приметил на противоположной стороне улицы за швейным ателье вывеску парикмахерского салона. Мимо пробежали несколько парней и, приблизившись к дому у Искина за спиной, загорланили непристойную песню. Грета, Грета, у меня есть медная монетка, я отдам ее тебе за поцелуй. Дальше следовало, что поцелуя мало за блестящую медную монетку, покажи, Грета, что у тебя под юбкой…

Судя по звуку, из окна в ответ кинули цветочный горшок.

В парикмахерской было пусто, мастер, упитанный, лысый, пучеглазый, коротал время за чтением «Wiener Zeitung» и при появлении Искина лишь поднял глаза над обрезом газеты.

— Клиент? — спросил он.

— Да, побриться, — кивнул Искин, снимая плащ.

— Двадцать грошей. С туалетной водой и компрессом — двадцать пять.

Парикмахер сдернул простынку с кресла, приглашая Искина сесть. Руки у него были крупные, мощные. Брюхо выпирало из-под жилетки.

— Мне с компрессом, но желательно уложиться в полчаса.

— Уложимся, — кивнул мастер. — Хельга!

Невзрачная девушка выглянула в незаметную дверь в глубине салона.

— Да, господин Тикке?

— Горячую воду и полотенце, — распорядился парикмахер.

— Хорошо, господин Тикке.

Девушка исчезла.

— Вы садитесь, садитесь, — сказал парикмахер.

Искин сел. Кресло стояло у окна, при желании можно было не только смотреть в зеркало на стене, но и косить одним глазом на улицу. Под окном в свете фонарей проходили прохожие, а в мясную лавку, что находилась чуть дальше, сгружали с грузовика коровьи туши. Желтели жир и кости, краснело мясо.

Над зеркалом были наклеены фотографии из журналов. На всех были запечатлены актрисы.

— Знаете хоть одну? — спросил мастер.

— Нет, простите, — сказал Искин.

— Это печально. Лиана Хайд, Нора Грегори, Тилла Дюрье, — парикмахер по каждой фотографии щелкнул пальцем. — Вы не смотрите наши фильмы?

— Я далек от мира кино.

— Хм.

Мастер закрепил простынку у Искина за спиной.

— А фильмы Фольдланда вы смотрите? Маргрет Шен, Марику Рекк? Аннелизу Торди, наконец?

Искин пожал плечами.

— Извините, я не любитель.

— Зря, — сказал парикмахер, — с нашим миром нас могут примирить только красивые женщины. Или вы не согласны?

— Вот с этим согласен, — сказал Искин.

Они посмотрели друг на друга через зеркало.

— Я так понимаю, что вы спешите на свидание, — сказал мастер. — Разрешите? — Он потрогал, помял Искину кожу на лице. — Неделю не брились?

— Восемь дней.

— И бритва у вас была безопасная.

— Именно.

Отражение мастера в зеркале сморщилось.

— Уж простите меня, но к безопасным бритвам у меня сформировалось стойкое неприятие. Бреют черт-те как. Что «шик», что «блайе», что хваленый американский «жиллет». А теперь голландцы, представьте, еще и электрические бритвы решили выпускать!

— Господин Тикке…

Девушка принесла и поставила на стул таз парящей воды, подала парикмахеру полотенце.

— Ты пока свободна, Хельга, — сказал тот.

— Да, господин Тикке.

Девушка ушла, мазнув по Искину равнодушным взглядом.

— Племянница, — пояснил мастер, смачивая полотенце в тазу. — Так вот, всем этим недобритвам я предпочитаю золингеновский инструмент. И мой «бисмарк» еще никогда меня не подводил. Раньше был «анхольв», но у него, увы, раскололась ручка. Так, сейчас будет горячо.

Он сложил полотенце вдвое, а затем прижал его к нижней половине лица полулежащего в кресле клиента.

— О, — сказал Искин, чувствуя, как жар забирается под кожу.

— Потерпите с минуту, — сказал парикмахер, взбивая пену помазком в керамическом стаканчике.

— Наоборот, хорошо.

— Значит, вы знаете в этом толк. Придержите пальцами, а то спадет.

Искин прижал ладони к горячей ткани.

— Так?

— Замечательно.

Мастер включил светильник над зеркалом, и свет ударил Искина по глазам. Он зажмурился.

— Пальцы можете убрать, — господин Тикке, помедлив, выдернул полотенце.

— Слишком ярко, — сказал Искин.

— Что есть, то есть.

Парикмахер развернул кресло. Ноги Искина стали смотреть в проход, а сам он едва не прилег с подголовником на столик перед зеркалом.

— Простите мне вольное обращение с вашим телом, — сказал мастер, работая помазком. — Я предпочитаю брить, как мне удобно. Так я могу гарантировать результат.

Пена покрывала щеки и подбородок Искина.

— Я не в претензии, — сказал он, едва не лизнув выросший на верхней губе пенный ком.

— Ну, некоторым не нравится.

Помазок перестал щекотать кожу, и Искин, не увидев фигуры парикмахера перед собой, скосил глаза. Все было предсказуемо — господин Тикке правил бритву. Полоска золингеновской стали нежно скользила по кожаному ремню.

— Лежите-лежите, — сказал мастер.

— Лежу.

— Не боитесь?

— Чего?

— Многие стали считать такое бритье опасным. А горло всегда было самым уязвимым, самым беззащитным местом.

— Ну, вы же мастер.

— Это да.

Парикмахер встал над Искиным, повернул его лицо в сторону от слепящего света и несколько раз провел бритвой. Касания, честно говоря, почти не чувствовались. Но на всякий случай Искин выстроил цепочку юнитов под челюстью.

— Лежите.

Мастер пропал. Снова раздался мягкий шелест бритвы по ремню. Новый поворот головы. Новые касания. Господин Тикке придержал Искина за нос. Внимательные глаза осмотрели результаты работы. На полотенце, перекинутом у парикмахера через плечо, подсыхала пена. Редкими всходами чернели на пене волоски.

— Запрокиньте голову, — попросил мастер.

Искин попытался уловить проходы заточенного металла по коже, но с некоторым изумлением обнаружил, что пальцы господина Тикке он чувствует куда лучше, чем путешествие «бисмарка» по изгибу шеи.

— Замечательно!

Парикмахер приподнял кресло и в очередной раз отошел к ремню. По оконному стеклу побежали красные блики. Искин чуть повернул голову и разглядел протекающие мимо в свете горящих факелов кепки, шляпы, непокрытые головы.