Андрей Прокоп - Во власти небытия

— Давай включай! Кто не хочет, потерпит.

Степан быстро нашёл в вездесущем поисковике необходимые для душевного оранья песни, и через несколько секунд большие чёрные колонки загремели приятными голосами поющих:

«„Любо братцы любо. Любо братцы жить. С нашим атаманом не приходится тужить“»

Резников подпевал громче всех. Получалось это у него превосходно и очевидно, что от всей души. Он испытывал прилив неподдельного наслаждения.

«„А вторая пуля, а вторая пуля“» — четко попадая в каждую ноту, пел Резников.

Степан с Борисом пели, как могли. Остальные не зная слов, мычали, пытаясь вторить поющим, но, к огромному сожалению, только портили этим столь драгоценную песню.

Николай уткнулся в стакан. Креазотный сначала старался выть в унисон. Затем произнёс вслух, то ли самому себе, то ли остальным.

— Это не моё — и, насупившись, замолчал.

Песня окончилась. Борис хотел ещё, но Резников остановил его.

— Хватит пока. Мы же здесь не одни, нужно уважать и других.

— Душа поёт, от своего родного русского — произнёс Степан, закурив сигарету.

— Казаки не считали себя русскими — пробурчал Николай, очнувшись от настигшей его легкой дремоты.

— Казаки — не русские? Да они верой и правдой за царя — за отечество — закричал Степан и при этом чуть не свалился со стула.

— Я имел в виду, что многие из них сами считали, что они отдельная нация — дополнил свои слова Николай.

— Мало ли чего там говорили, и откуда ты вообще это можешь знать — злился Степан.

— Тихо, тихо. Были такие речи и не раз, но сути это не меняет. Казаки хотели быть казаками. Это — их беда, от того, что были они всё же русскими — произнёс Резников.

Авторитет его слов почувствовался сразу, и Степан не стал спорить, хотя ему показалось, что Резников больше поддержал Николая, чем его.

— Ты Николай к кадетскому мышлению тяготеешь? — спросил Резников у Николая.

Николай с недоумением посмотрел сначала на Резникова, а затем на своего лучшего друга Сергея.

— К какому? — переспросил Николай не дождавшись пока, что помощи от Сергея.

— Извини, я малость оговорился. Видимо в такт предыдущему разговору. Имел в виду либерального мышления — ответил Резников.

— Давай дезню включим, что так сидеть — подал голос Креазотный.

Резников глянул на Креазотного, слишком выразительно, тот на какое-то время потерял интерес к своему единственному увлечению.

— Да мы с Сергеем считаем, что нужно идти в одну ногу со всем остальным миром — ответил, наконец-то на вопрос Резникова Николай.

— Хорошо, конечно, только есть один простой вопрос. Хочет ли этот остальной мир идти с нами в одну ногу?

— Я об этом и говорю. Кругом — враги!!! Россия — в кольце врагов!!! — закричал Степан.

— Ты Степан, кто по званию? — неожиданно сменил тему Резников.

Борис и ещё один друг по имени Костя, отключились в положение сидя, возле разговаривающих.

— Я — прапорщик!!! У меня погоны золотые!!! — пьяным чуть высоковатым голосом сказал Степан и начал вытирать набежавшие на маленькие глазки слёзы.

— Ну, не надо, не надо — пытался успокоить Степана Резников.

— Я родину люблю. Они не любят, а я родину люблю — продолжал ныть Степан.

— Прапорщик — это хорошо. Даже лучше, чем полковник — сказал Резников.

— Это совсем непонятно — произнёс Сергей.

— Давай дезню — снова предложил Креазотный.

— Позвольте любезный, вы кто по должности? — Резников обернулся в сторону Креазотного.

— Как понять по должности — коверкая слова заплетающимся языком, произнёс Креазотный.

— Работаешь кем? — яснее выразился Резников.

— Я-то грузчиком в магазине «„персик“» — с гордостью ответил Креазотный.

— А звать тебя как? Прости за бестактность.

— Миша.

— Хорошо Миша, только давай твою дер… (Резников не смог выговорить слово дезню) послушаем, как-нибудь в другой раз — довольно жёстко проговорил Резников.

Креазотный молча поднялся и, пошатываясь, пошёл к выходу, одевать свои громоздкие боты.

— Обиделся — засмеялся Резников.

— Пусть идет. Нечего с ним цацкаться, а то про Таню ещё свою начнет рассказывать — сказал Степан, когда за Креазотным захлопнулась дверь.

— И всё же, чем прапорщик лучше полковника? — спросил Николай и тут же посмотрел на свои наручные часы.

— Просто всё Николай. Прапорщик может принять то, что полковнику будет сделать сложно. Прапорщик пойдет за тобой вслепую, а полковник всегда будет думать, правильно ли он делает. Когда-то в гражданскую войну прапорщики и поручики были самой непримиримой силой в борьбе с красными, а вот полковники выбирали, где им будет лучше из трех возможных сторон.

— Почему из трех? Их было две — сказал Степан.

— Нет, Степа (Резников так обратился к Степану впервые) стороны было даже не три, а четыре. Две стороны хорошо известны, но ещё были те, кто бежал заграницу, и те, кто просто старался ничего не делая, и ни в чем, не участвуя раствориться в общей массе населения.

— Павел, а ты что всё время молчишь? — спросил Резников.

— Думаю, что будет дальше — ответил Павел.

— Не думай, что будет, то и будет. Ты же не убивал деда Прохора — прочитав мысли Павла, спокойно проговорил Резников.

— Да я его и не знал вовсе — произнёс Павел.

— Тогда тем более — произнёс Резников, поднялся на ноги и похлопал Павла по плечу.

— Мне пора господа. Рад был вас всех видеть. Степан проводи меня, сказать нужно кое-что.

Выйдя на веранду, где уже давно горел свет люминесцентных ламп Резников, обратился к Степану.

— Шашку убери от посторонних глаз подальше. Потом скажу, что ещё нужно. На этом пока всё, прапорщик Емельянов Степан Степанович. До свидания, буквально на несколько дней.

— До свидания господин… — Степан говорил не своим языком. Что-то заставило его произнести слово господин, а Резников уточнил улыбнувшись.

— Господин капитан.

— До свидания господин капитан — ещё раз произнёс Степан и попытался вытянуться в струнку.

— Не нужно господин прапорщик — произнёс Резников и скрылся в темноте, переступив порог дома Степана.

Прошёл час. Время подходило к середине ночи. Гости наконец-то разошлись. Были они всё сильно пьяны. Особенно набрался лучший друг Борис. Павел на поверку тоже оказался сильно пьян и, когда одевал свои туфли, чуть не упал в коридоре.

Степан же не чувствовал сильного опьянения, хотя выпил не меньше других, а, что куда более вероятно, больше многих из своих гостей. Алкоголь не выдерживал конкуренции с нахлынувшими на Степана мыслями, которые заполняя весь объем его мозга настойчиво требовали своего от Степана.

Тишина, пришедшая на смену громкому общению, оглушила собой Степана. У него с каждой минутой всё сильнее и сильнее начинала болеть голова. Степан выпил без закуски ещё порцию водки, закурил сигарету, усевшись в кресло. На большом экране телевизора шёл какой-то видеоклип, но Степану не было до него никакого дела и он, поднявшись, выключил телевизор.