Михаил Михеев - Т-34. Крепость на колесах

Обалдевших немецких офицеров, как морковь из грядки, выдернули на дорогу и пинками отправили в лес. Еще пять минут затратили на то, чтобы замаскировать собственно пролетку, утащить трупы и по возможности поймать лошадей. Частично это даже удалось, что радовало — кони, даже убежав сравнительно далеко, фактор демаскирующий, а на трофеях, кроме того, можно не бить ноги, а хотя бы часть пути проехать с относительным комфортом. Чем они, в общем-то, и занялись, попутно отхлебнув по глотку коньяка из найденной в той же пролетке бутылки. Коньяк, кстати, был хорош, в другое время и другом месте вряд ли обычным солдатам, да и небогатым офицерам тоже, перепал бы такой. Но — трофей, а в рейде все равны.

Уходили они, отрываясь от возможной погони, до самой темноты. Пока ехали, успели немного разобраться с документами пленных и пришли к выводу, что за таких гусей по Георгию точно дадут. А солдатам, вполне возможно, светит еще и школа прапорщиков, особенно если рапорт составить грамотно. Ну и заодно обсудили, как прошел захват, еще раз дружно похвалили Берга и презентовали ему в личное пользование еще одну бутылку трофейного напитка. Плюс в очередной раз пришли к выводу, что все же для такого рода засад пистолетов мало, а винтовки неудобны. И посетовал Громов на то, что, как ему рассказали, некий полковник-оружейник изобрел винтовку под японский патрон, стреляющую очередями. Только вот до фронта по старой русской традиции она уж точно не дойдет [20] Автомат Федорова под японский патрон 6,5 мм «Арисака» был создан в 1916 году и осенью успешно испытан. Однако в крупную серию не пошел — император лично заявил, что у него на такое оружие не хватит патронов, и пользоваться надо обычными винтовками. Тем не менее, поступал в войска малыми партиями. Массовое производство смогли наладить только при советской власти. Использовался короткое время, после чего был изъят и отправлен на длительное хранение. В войска снова вернулся во время Финской войны. По некоторым данным, имел ограниченное применение во время Великой Отечественной. .

Пленных удалось как следует рассмотреть, только когда они встали на ночевку. По-хорошему, стоило бы продолжить путь, благо оставалось не так и далеко, однако опять набежали тучи, и вокруг сгустилась даже не тьма — чернота. Прямо как в чернильнице вороватого чиновника или в голове полкового священника, когда он водки перекушает. В такую погоду соваться в болото противопоказано. Так что остановились и принялись ужинать, заодно проведя инвентаризацию пленных. Как выяснилось, им повезло…

Тот, который толстый, оказался аж целым полковником. Правда, не строевым, а по интендантской части. Ну, это можно было сразу предположить, с такой филейной частью только интенданты и бывают. Они в любой армии не бедствуют. С ним вместе вляпались в неприятности майор и капитан, оба штабные, что радовало еще больше.

Полковник, чью рожу украшал самого простецкого вида синяк, со смесью возмущения и испуга посматривал на Берга. Понятное дело, тот человек уравновешенный, можно даже сказать, флегматичный. Такому убить — что высморкаться. Учитывая представление, которое поручик только что учинил, в роли спокойного убийцы он полковником воспринимался безо всяких внутренних терзаний.

Майор сидел, будто штык проглотил, и смотрел на разведчиков очень спокойно. Вроде бы и не боялся, но Громов определил сразу — с пленом он уже смирился. Какой бы горделивый вид ни принимал, как бы ни старался казаться невозмутимым, проблем он не доставит. Для себя немец уже все решил.

А вот капитан выглядел так, будто жизнь кончилась. И не поймешь, то ли он так боялся смерти, что готов был напустить под себя лужу, то ли просто никак не мог осознать резкой перемены в жизни. Сидел, опустив голову и вперив ничего не выражающий взгляд между колен, как будто полностью впав в прострацию.

Интереса ради Громов полистал их удостоверения. Полковник носил самую обычную фамилию Браун. Неплохо знающий немецкий и успевший даже до войны побывать в Германии, штабс-капитан отлично знал: у них этих Браунов как собак нерезаных. Впрочем, как и Шульцев — такой фамилией мог похвастаться майор.

У капитана фамилия была интереснее, да еще и на русском смысла не теряла. И имя вполне славянское. И, как оказалось, характер. Попросился в кустики, а там… В общем, Гришин даже не понял, как это получилось, но пленный ухитрился сбить расслабившегося солдата с ног и рвануть в лес, где ловить его по причине темноты было абсолютно бесполезно. Осталось проводить его сочными матюгами, выдать кучу эпитетов в адрес понурившегося Гришина да понадеяться, что немец так в лесу и сгинет. А потом дождаться рассвета — и рвануть через болото домой.

За тот рейд они получили свои награды. Пахомова с Гришиным произвели в прапорщики, даже не отправив на обучение. «Ученого учить — только портить», — сказал тогда их комдив… А вскоре по всей стране начались такие события, что мелкая неприятность в лице беглого немецкого офицера как-то сама собой забылась…

Давно прошли те времена. Оказался в Красной армии Громов. Исчез куда-то Берг, служивший, по слухам, у Каппеля. Потом вновь появился, на этот раз у Врангеля. Там они последний раз и встречались… А потом лихой разведчик пустил себе пулю в висок прямо на палубе уплывающего из Крыма транспорта во время эвакуации. Пахомов уехал в родную Сибирь, там, опять же по слухам, успел повоевать — не оставила его Гражданская в стороне. Последнее, что слышал Громов — служил его бывший подчиненный у Семенова, а что уж дальше с ним сталось, один Бог ведает. Гришин, правда, сразу удачно выбрал сторону, воевал за красных, потом дослужился до неплохих чинов — и сгинул в тридцать пятом году, когда свирепствовали между большевиками свары и делили они по новой власть. И вот, появился человек из прошлого, заставивший вспомнить былые дни, лихие, страшные и веселые. Что только с ним делать, интересно?

— Да уж, история что надо, — хмыкнул Сергей, когда Громов закончил рассказ. — Такую я с удовольствием бы еще раз послушал, особенно под водочку с сальцем. Жаль, времени мало. До рассвета нам отсюда валить надо, причем быстро-быстро. Что только с твоим знакомцем делать?

Фон Бок сидел в уголке и, похоже, неплохо понимал, что сейчас решается его судьба. Откровенно говоря, Сергей чисто по-человечески не испытывал к нему ненависти. Сволочь фашистская, конечно, пускай и храбрая, но вот ненависть… Похоже, за последние дни он качественно перегорел и стал рассматривать врагов исключительно с профессиональной точки зрения. Чем вооружены, да куда конкретного фрица штыком ткнуть, вот как-то так. И заданный им вопрос был крайне актуален, это понимали все.