Михаил Михеев - Т-34. Крепость на колесах

Немецкий фельдмаршал — это не просто пленный из тех, что они брали регулярно. Военачальник такого ранга — это, в первую очередь, голова, набитая секретами. Такими, которыми может распорядиться лишь другая голова, причем сравнимого ранга. И вот так просто взять и пустить ее в расход — это, знаете ли, попросту нерационально. А оставлять у себя — еще и опасно. Они во вражеском тылу, и в два счета может получиться так, что эту самую голову немцы отобьют обратно. И тогда получится даже хуже, чем если бы они фон Бока просто расстреляли.

В этот момент немец заговорил. Сергей, разумеется, ничего не понял, но Плахов тут же перевел, и недоумение сменилось раздражением. Этот, с позволения сказать, умник предлагал им — им! — сдаться в плен доблестному вермахту, обещая нормальное обращение и перспективы в будущем. Он что, умом тронулся? Или просто излагает стандартную немецкую речугу? Немцы ж — как компьютеры, что им в головы заложено, то и повторяют. А может, просто наличие здесь бывшего царского офицера внесло в простую и понятную прусскую логику какой-то сбой? Однако куда больший эффект его слова оказали почему-то на Громова. Его буквально перекосило от злости, и, сжав руки в кулаки, он шагнул к немцу.

— А ведь я был уже в вашем плену, — как-то неестественно спокойно выдал Громов. — И посмотрел на ваше обращение. Давай-ка я тебя так же…

Он уже замахивался, когда Сергей перехватил его руку:

— Не стоит зря нервничать, нервные клетки не восстанавливаются.

Громов замер на миг, повернулся… Затем как-то расслабился вдруг, словно из него выдернули не прут даже, а целую железную колонну. Несколько раз вдохнул-выдохнул, успокаиваясь:

— Прости, старшой…

— За что? Ну, прибил бы ты его — твое право.

— Все равно прости. Что-то я совсем… Как ты там сказал?

— Нервные клетки не восстанавливаются.

Фраза Громову была явно незнакомой, он пару секунд ее обдумывал, удивленно, однако юмор понял и задумчиво отозвался:

— Зубы в нашем возрасте тоже не растут. Пускай думает, что лучше сэкономить.

— Думает? И что, этот фельдмаршал сильно умный?

— Да вроде бы дураком не был.

— Знаешь, есть старый анекдот, — тут Сергей выдержал паузу в пару секунд. Не для того, чтобы добиться театрального эффекта, а обдумывая, на что заменить слова «Сталин» и «экстрасенс». — Приходит к Ежову на прием человек. Нарком секретаршу спрашивает: кто, мол, такой. Она отвечает — колдун, будущее видит. На что Ежов приказывает: Расстрелять! Будь настоящим — не пришел бы. Вот и этот, был бы умным — не пришел бы незваным.

Анекдот был старым, но понятным, и все присутствующие громко расхохотались. Потом Сергей тронул старшего товарища за локоть, отзывая его в угол вагона, подальше от чужих ушей. И, когда они отошли, негромко сказал:

— Николай Васильевич, ты как хочешь, а этого чудика надо доставить к нашим.

— Согласен, — кивнул Громов.

— И сделаешь это ты.

— А вот тут не согласен…

— Знаешь, в другое время я бы сказал, что это приказ, а его не обсуждают. Но сейчас давай начистоту. Я там — никто и ничто. Студент-недоучка. Здесь, в бою, чего-то нахватался, но максимум на уровне взвода. Специфики штабной не знаю в принципе. Ты — профессионал, один из самых серьезных, кого я только вообще знаю. Ты сможешь добраться куда надо, сдать его куда надо, установить потом с нами связь. А я обязан вернуться. Мартынов ждет, и его приказы для меня тоже не обсуждаются. Поэтому есть у меня две мысли. Выслушай и покритикуй, если хочешь…

Полчаса спустя, после бурного обсуждения самой возможности того, что предложил Сергей, и не менее бурного спора о деталях (то, что попробовать стоит, никто не пытался оспорить, благо им самим она никаких угроз не несла), Громов принялся составлять бумаги. Все же, как ни крути, он был офицером, пусть и бывшим, и в этой кухне худо-бедно разбирался. И в обстановке на фронте, в отличие от уже давно потерявшегося в глобальных раскладах Сергея, — тоже. Да и немецкий язык его к ситуации подходил, особенно учитывая сухо-казенные фразы, которыми традиционно изобиловали немецкие документы. Молодежь же занялась менее сложным и более живым делом — пошла склонять немцев к добровольному сотрудничеству. Точнее, одного-единственного немца. Главное, чтобы у него имелись необходимые им сейчас навыки.

Вагон, в котором находились пленные, встретил их угрюмым молчанием. Видать, не ждали фрицы от захватчиков ничего хорошего. И правильно не ждали, в принципе. В той бухгалтерии, которая уже давно формировалась в голове Хромова, все они проходили по статье «расходный материал». И, как всяким материалом, им стоило грамотно распорядиться.

— Этого, — ткнул Сергей стволом маузера в очень удачно лежащего солдата из охраны. Селиверстов кивнул, рывком поднял немца на ноги, подтащил к открытой двери. Маузер громко бухнул — и голова немца словно взорвалась, брызнув отвратительно серой, в кровавых ошметках, жижей на пленных. Безголовое тело секунду еще стояло, а потом вывалилось из вагона. Сергея аж замутило, хотя он и понимал, что эта смерть по сравнению со многими другими вариантами еще милосердна. Немец даже ничего не почувствовал… скорее всего. Но хотя Хромов и был дитя циничного двадцать первого века, а немцы для него были сейчас неведомо как ожившими мертвецами, все равно ощущения казались омерзительными. И ничего не попишешь, времени разводить психологические этюды, тем более ему, дилетанту, просто не было.

— Следующего.

До намеченного к уговорам совсем молодого парня-связиста он так же демонстративно расстрелял еще троих. И клиент, что называется, дозрел. Когда мощная длань Селиверстова ухватила его за шкирку, по вагону пополз омерзительный запах. Не поплыла бы от шока крыша, успел еще подумать Хромов, которому связист нужен был вменяемым. Однако последующая реакция выглядела для данной ситуации вполне адекватно.

— Нихт шиссен! [21] Не стреляйте! ( нем .) — завопил немец, отчаянно суча ногами. — Нихт шиссен!

— Не стрелять, говоришь, — задумчиво ответил Сергей, водя стволом пистолета перед лицом фрица, так, чтобы аккуратное круглое отверстие, из которого обычно влетает пуля, периодически смотрело пленному то в один глаз, то в другой. — А почему?

На этот вопрос фриц ответить закономерно не мог. Зато целовать русским сапоги он готов был незамедлительно. Что, собственно, от него сейчас и требовалось. А еще от немца требовалось умение работать на рации, чтобы передать приказы, написанные Громовым от имени фон Бока. И трясущийся от страха пахучий немец сделал все как надо!

Следующим утром несколько вражеских дивизий, вместо того, чтобы развивать успех, начали совершать абсолютно нелогичные марши по пересеченной местности, так плохо действующей на ходовую часть танков. В результате на несколько дней образовался тактический коллапс — время, за которое многие советские части, в прошлой истории окруженные или просто разбитые, сумели кто укрепиться, а кто и отойти без серьезных потерь. Некоторые, особо решительные командиры даже провели локальные контрнаступления, изрядно пощипав неприятеля. Еще больше времени немцам потребовалось, чтобы восстановить управление войсками и стабилизировать фронт. И лишь Гудериан, с командованием демонстративно не ладивший [22] Гудериан действительно славился наплевательским отношением к приказам и склонностью к конфликтам с командованием. Вплоть до того, что для предотвращения его дуэли с генерал-фельдмаршалом фон Клюге потребовалось личное вмешательство Гитлера. и, пользуясь расположением Гитлера, периодически забивавший на приказы болт, продолжил действовать так, как считал нужным. Однако в одиночку, не поддержанный соседями, он смог добиться лишь незначительных тактических успехов, после чего его наступление закономерно коллапсировало. Темп наступления был немцами окончательно утерян. Жаль только, виновники случившегося этого пока не знали, да и интересовала их больше дорога, по которой они неслись на спешно сгруженном с поезда «Ганомаге» [23] Жаргонное (по названию фирмы-создателя) название немецкого полугусеничного бронетранспортера Sd Kfz 251. .