Александр Михайловский - Освобождение Ирландии

Прекрасные, хоть и несколько фигуристые, местные грации целовали и меня, как я ни пытался им говорить, что я не принимал участия в их освобождении.

А потом одна из них закричала:

— Это же Марк Твен! Я его узнала по портрету на титульном листе!

Тут началось нечто совсем невообразимое — меня схватили и начали подбрасывать вверх, да так, что я уже мысленно простился с жизнью — если бы меня каждый раз не ловили неожиданно сильные девичьи руки, я б ударился головой о булыжную мостовую с такой силой, что мир и в самом деле потерял бы графомана в моем лице. Как только меня отпустили, я позорно бежал в направлении вокзала, пообещав, впрочем, приехать к ним уже как к читателям… И даже успел запрыгнуть в свой вагон.

В Корке, как ни странно, было тихо. Квинстаун, через который я когда-то покинул Изумрудный остров, уже был в наших руках, а гарнизон Корка, как мне позже объяснили, почти целиком отошел в Лимерик и в Уотерфорд, по направлению к Дублину. Гарнизон тех самых казарм, в которых я когда-то так «весело» провел время в обществе таких милых людей, как сержант Клич, сдался без всякого боя.

Увы, моего тогдашнего столь эрудированного собеседника не было — по рассказам пленных, части, которые тогда были посланы в Корк, давно уже находились в других местах, причем никто не смог сказать, где именно. При этом не исключено, что сержант Клич и его приятели по Кровавому Рождеству уже давно гниют в сточной канаве, убитые пулями повстанцев или упавшими с небес, начиненными пироксилином, чугунными бомбами.

Я решил навестить своих старых друзей и первым делом побежал к Оги Лаури. Город мало изменился с Рождества — католические кварталы представляли собой все те же пепелища, и ни один дом не был восстановлен. Даже в тех, которые мало пострадали, людей не было, зато двери часто были сорваны с петель, а внутри, судя по тому, что я смог увидеть через пустые глазницы окон, практически ничего не осталось — похоже, мародеры вынесли оттуда все ценное.

Мне рассказали, что католиков попросту выгнали из центральных районов города, и те из них, кто не ушел в ополчение, обосновались у родственников и друзей на окраинах города. Впрочем, и тех, у кого не было ни тех, ни других, тоже взяли на постой — при всех недостатках ирландцев гостеприимство у них в крови.

А вот протестантские районы, как мне показалось, изменились мало. И дом Оги выглядел почти так же, как и тогда, в Рождество, разве что цветы у дома имели несколько неухоженный вид, а во дворе лежал какой-то мусор. Я постучался.

Дверь открыл какой-то заспанный человек в красном мундире, точнее, в одном кителе — ниже пояса у него были лишь одни подштанники. Ну, я и герой, подумал я про себя. Прискакал один. Если мой визави имеет хоть чуток боевого опыта…

Но тот продолжал таращиться на меня, и я решился, выхватил из седельной кобуры винтовку, при этом пребольно ударив себя по лбу прикладом, и заорал:

— Руки вверх!

Тот медлил, и я выстрелил над его головой. Точнее, мне так показалось. На самом же деле я попал ему в ухо, после чего он заверещал и все-таки поднял свои конечности так высоко, как только смог, причем на его подштанниках появилось мокрое пятно. Да, не герой сей гордый английский петух, не герой… Повезло мне.

— Ты кто такой? — спросил я его ласковым голосом.

— Лейтенант Фингл, сэр, — дрожащим голосом проблеяло это чудо в красном кителе, косясь одним глазом на ствол моего винчестера.

— А где сэр Лаури? — спросил я, водя стволом прямо у него под носом. При этом его зрачки неотрывно следовали за черной дырой ствола.

— Он арестован, — нервно сглотнув, ответил Фингл. — Я слышал, что его отправили в Слайго.

«Ну, тогда все нормально, — подумал я, — Слайго освободили еще три дня назад, и занимался этим югоросский спецназ, а этим ребятам англичане на один зубок».

После чего снова спросил вслух:

— Кто еще есть в доме?

— Никого, — ответил Фингл, — кроме шлюхи-католички.

Словно в подтверждение его слов, громко визжа, из дома выбежала здоровенная бабища, причем она была почти в полном неглиже. Да, хреновый вкус у этого Фингла — эта дама его больше раза в полтора, если не в два. И даже если бы у меня не было Оливии, то я б на такую не клюнул при всем моем желании. Но, в отличие от своего недавнего любовника, она посмотрела на мою пятнистую форму и радостно заорала:

— Ура! Наши в городе! Да здравствует король Виктор!

После чего, словно регбистка, сбила Фингла с ног и начала молотить его кулаками. Я взмолился:

— Добрая леди, давайте лучше доставим его в казармы — пусть посидит там с такими же, как он…

Она с сожалением бросила Фингла, чье лицо — не только простреленное мною ухо — представляло собой кровавую маску, после чего побежала куда-то и вернулась уже в платье. Должен сказать, что именно она отконвоировала своего недавнего любовника, я лишь ехал чуть в сторонке.

И когда мы его доставили по назначению, она сказала мне:

— Сэр, вы, наверное, осуждаете меня за то, что я с ним спала. Знаете, моего мужа убили еще на Рождество, и у меня осталось четверо маленьких детей. А так я могла хоть как-то прокормить их и старенькую маму. Не судите меня строго…

21 (9) апреля 1878 года, полдень.

Ирландское море, 4 мили восточнее Дублина.

Ракетный крейсер «Москва» и югоросское ударное соединение

С того момента, когда утром двадцать первого апреля серые тени на горизонте превратились в югоросские боевые корабли, стало очевидно, что английской власти в Дублине осталось жить всего несколько часов. За последние дни территория, которую контролировала британская армия и оккупационная администрация, стремительно съежилась и ограничивалась только Дублином и его окрестностями. Этому немало способствовала действующая в небе над Ирландией югоросская авиация.

Любое подразделение в красных мундирах британской армии становилось целью для Су-33 и МиГ-29. Со второй половины дня двадцатого апреля к охоте подключились также «Аллигаторы» и «Ночных охотники», которые, базируясь на «Адмирале Кузнецове», в течение ночи и утра двадцать первого числа терроризировали окрестности Дублина, расчищая дорогу эшелонам с ирландскими солдатами, которые после нескольких победоносных стычек с британской армией полностью уверились в качественном превосходстве своего вооружения и тактики.

Бой обычно заканчивался, не успев начаться. Многозарядные «руски» у пехоты и «винчестеры» у кавалерии вносили в ряды наступающих «красных мундиров» ужасное опустошение еще до того, как те могли открыть огонь из своих однозарядных винтовок Пибоди-Мартини. Конечно, если это происходило еще до того, как их прямо в походных колоннах не накрывала бьющая с закрытых позиций ирландская артиллерия, укомплектованная русскими казнозарядными нарезными орудиями, по сравнению с которыми пушки Круппа можно было считать устаревшими.