Александр Михайловский - Освобождение Ирландии

Кроме того, бойцы Ирландской Королевской армии, русские добровольцы и конфедераты были одеты в камуфляж, что делало их плохими целями для британских стрелков. В то же время красномундирные «лобстеры» были хорошо заметны на поле боя. Вдобавок ко всему в ирландской армии использовались патроны с бездымным порохом, и многие британские подразделения оказывались разгромленными еще до того, как они замечали — кто и откуда ведет по ним огонь.

Для того, чтобы зафиксировать результаты войсковых испытаний новейших видов оружия в боевых условиях, в рядах повстанцев находились русские добровольцы во главе с полковником Пушкиным. Прикомандированных к армии короля Виктора офицеров Генштаба интересовали любые подробности того, как показало себя новое оружие. Вскоре рапорт, подписанный полковником Пушкиным, ляжет на стол императора Александра III. Так, например, по результатам Ирландской кампании для винтовки Мосина будет забракован откидной игольчатый штык, такой же, как на карабине Симонова образца 1944 года, а вместо него будет введен штык-нож, как на автомате Калашникова.

Утро двадцать первого апреля для обреченного гарнизона Дублина добрым не стало. Британские солдаты знали — попадись они в руки местных повстанцев, которых кругом без счета, или в руки солдат короля Виктора, результат будет один — смерть. После Кровавого Рождества в Корке и в ходе бесчинств английской солдатни и их прислужников в каждой ирландской семье были казненные, убитые без суда, замученные в тюрьмах, изнасилованные и ограбленные. Британская армия вела себя в Ирландии, как волк, ворвавшийся в овчарню — она убивала, опьянев от запаха крови. Многие считали, что безумие королевы Виктории овладело всей нацией.

Единственная надежда на выживание для английских солдат — это сдаться в плен югороссам. По слухам, они вешали лишь тех британских солдат, которые участвовали в массовых казнях и бессудных убийствах мирного ирландского населения. Но приговор приводился в исполнение лишь после суда со всеми его атрибутами: прокурорами, адвокатами и апелляциями.

Когда же силуэты на горизонте превратились в серо-стальные корабли югороссов, английский гарнизон облегченно вздохнул. Но радость их была преждевременной. Первым делом югороссы подняли в воздух вертолеты артиллерийской разведки и беглым огнем корабельной артиллерии подавили полевые батареи на полуострове Хоут и мысе Долки, которые должны были обеспечить береговую оборону подступов к Дублину. Высадившийся с вертолетов югоросский спецназ разогнал и перебил тех, кто остался в живых после артобстрела, и динамитными шашками подорвал уцелевшие орудия. Впрочем, те британские артиллеристы, которым посчастливилось удрать, ненадолго пережили своих менее удачливых сослуживцев, потому что живые, попавшие в руки ирландцев, позавидовали тем, кто погиб на береговых батареях.

Как только вход в Дублинский залив был расчищен, в него на полном ходу вошли четыре югоросских быстроходных десантных корабля. Два из них направились севернее, а два — южнее устья реки Лиффи — туда, где вертолетные десанты, закончив свои дела на батареях, захватили для них на берегу плацдармы. Плоские носы БДК мягко ткнулись в берег, и через открывшиеся аппарели на берег стали сходить увешанные оружием югоросские морские пехотинцы. Основой морской пехоты Югороссии были бойцы регулярных рот — греки, болгары, русские и даже турки, добровольно пошедшие на службу в национальную гвардию Югороссии и ее элиту — морскую пехоту. Англичан, раньше оправдывавших все турецкие безобразия, эти люди ненавидели ничуть не меньше, чем ирландцы, и считали, что теперь настала их очередь принести свободу еще одному обездоленному народу, как год назад русские братья принесли свободу им.

Час спустя четыре батальона югоросской морской пехоты и примкнувшие к ним ирландские повстанцы под прикрытием корабельной артиллерии и вертолетов уже контролировали всю нижнюю припортовую часть города вместе с портом. С запада к Дублину уже подходили передовые отряды ирландской кавалерии, расчищающей путь следующей в эшелонах королевской пехоте и иррегулярному ополчению.

21 (9) апреля 1878 года.

Киллмейнхемская тюрьма, Дублин.

Лейтенант Томас О’Галлахор, спецназ Ирландских королевских стрелков

Сам виноват. Расслабился и словил пулю, пусть по касательной. Майор Рагуленко меня за такое по головке не погладит, скорее наоборот. Его любимая присказка: «Умри, но сделай!» А тут боевое задание выполнили, но без меня, а меня вот-вот отнесут в лазарет — сам ходить я пока не могу. Конечно, мне еще повезло — попади пуля чуть левее, раздробила бы мне кость, а если чуть выше, то я запросто мог бы записаться в хор кастратов при папской капелле в Ватикане…

Так что все равно обидно. Особенно после Атлона, когда мы смогли взять городской мост с предмостными укреплениями вообще без потерь, даже санитарных. После этого, оставив железнодорожный мост к северу от города другим частям, мой взвод внаглую подошел к вокзалу, который охраняли с десяток людей, вооруженных допотопными винтовками. Это были протестанты из Белфаста — гроза безоружных католиков. Но, увидев нас, они побросали оружие и резво подняли руки вверх. Тем временем другие ребята заняли станцию телеграфа и ратушу.

Когда уже смеркалось, к городу подошли другие части, и мы начали грузиться в сформированный для нас поезд Midland Great Western Railway. На таком я уже один раз ездил, но в третьем классе. А тут мы сели в состав, предназначенный только для протестантов. Он был сформирован из вагонов первого и второго классов, а также теплушек для скота, куда мы определили наших лошадей. Моему взводу, увы, достался вагон второго класса, но началась наша поездка с совещания у майора Рагуленко, куда меня, к моему удивлению, тоже пригласили.

— Господа офицеры, — сказал он, — наша следующая цель — Киллмейнхемская тюрьма. Орешек покрепче, чем в Атлоне.

Да, подумал я, были там, знаем. До сих пор помню тот черный день, двадцать седьмого февраля шестьдесят шестого года, когда в комнату, которую я снимал вместе с другими студентами, ворвались местные «бобби», выхватили меня из кровати и, не дав даже одеться, прямо в пижаме и тапочках повели неизвестно куда под февральским дождем. На вопрос — за что — ответили:

— Заткнись, сволочь!

После второго вопроса последовал удар по почкам, и я счел за благоразумие замолчать. Меня подвели к веренице таких же несчастных и погнали на запад, по южному берегу реки Лиффи, вдоль студенческих пивных и унылых промышленных зданий.

Ворота Киллмейнхемской тюрьмы я узнал сразу — пять жутких изваяний, то ли драконов, то ли гидр над ними я уже видел, когда приходил на свидание к своему кузену Эдуарду. Я уже тогда обратил внимание, что проход к ним закрывали башни слева и справа. Но теперь из их окон на нас смотрели стволы штуцеров. Потом нас ввели внутрь, раздели догола, проверили все дыры и бросили нам полосатую одежду: