Сергей Красов - Вторая попытка

— Вы к нам в Москву тоже на пару дней приезжайте, прикупите, чего здесь нет, с внуками поиграете, и — обратно. А мы к вам, по возможности, на два-три дня или на недельку — от шума городского отдохнуть, в озере поплавать.

— Почему — с внуками, — мама поймала на слове. — у вас ещё кто-то намечается?

— Ну да, — Вадим младший посмотрел почему-то на старшего, — решили с Любой не откладывать это дело на потом. В конце года добавим вам внуков.

— А кого мальчика или девочку. — мама с хитрым видом смотрела на Радугина. После сделанных предсказаний, она была уверена, что этот вопрос для него не может быть тайной.

— Не знаю, — Вадим младший кивнул на двойника, — он не хочет говорить.

— Пусть будет сюрприз, — Вадим действительно не знал. кто родится, этого ребёнка в его истории не было.

Учитывая, что сегодня праздник, решили навестить дядюшек Вадима — братьев матери. Подгадали к автобусу, десять минут езды, — и вот уже вся компания не спеша двигается по главной улице посёлка Новка.

Улучшив момент, когда слегка опьяневшие мать с Семёнычем увлеклись очередным выяснением отношений, Вадим старший пояснял младшему тоном экскурсовода

— Вот здесь будет новый дом культуры, рядом новая школа, там дальше две пятиэтажки, в одной из них, кстати, получит квартиру Костя. А вот там, смотри, три двухэтажных дома. Вот в среднем я и жил на первом этаже… или буду жить… или ты будешь жить… короче, даже и не знаю — как правильно.

Общаясь с братьями матери, которые по случаю праздника уже с утра «заправились» и бурно обрадовались неожиданным гостям, когда схлынули первые впечатления, и застолье приняло обычный характер, Вадим старший попытался объяснить двойнику свои ощущения:

— Представь, что ты несколько лет на Радуницу посещал их могилки, глядя на фотографии на памятниках, вспоминал какие-то моменты из прошлого, когда эти люди были живы, их голоса, смех, какие-то характерные жесты. А тут, вдруг, все они ожили, разговаривают с тобой, смеются. Эти ощущения словами не передать. Видимо, в организме какая-то защита сработала, по сравнению с первыми впечатлениями сейчас уже всё немного притупилось, воспринимается как должное. Иначе, наверное, могло бы совсем крышу снести. С одной стороны, конечно, приятно пообщаться с воскресшими близкими родственниками, а с другой — это просто пытка какая-то.

На следующий день «пытка» продолжилась — навестили тётушек. И, хотя в 2011 году обе сёстры матери были ещё живы, всё равно, глядя на них — молодых, энергичных, Вадим ощущал себя их ровесником, что тоже было как-то неестественно.

Вечером, окончательно отупевший от впечатлений он прощался с провожавшими их родственниками на вокзале. Вадима не покидало ощущение, что он их больше живыми не увидит. Прислушиваясь к себе, Вадим глядел на двойника, чувствовавшего себя в своей стихии, как рыба в воде, разве что — непривычно трезвый для проводов. Он беспрерывно что-то всем рассказывал, шутил, приглашал всех в Москву, кому-то, спохватившись, записывал номера телефонов.

«Неужели там — наверху — спохватились и готовятся вернуть меня обратно?» — думал Вадим, глядя на всю эту суету, — «жаль как-то, я уже привыкать начал.»

Утром, по прибытию в Москву, всё осталось по-прежнему. В привокзальной суете как-то незаметно растворились все опасения Вадима, хотя где-то глубоко в подсознании какой-то неприятный осадок остался.

Москва в мае 1983 года напоминала Вадиму начало девяностых из его времени. Обилие челночников с большими клетчатыми сумками, разномастных киосков, облепивших с двух сторон тротуар между зданием Белорусского вокзала и входом в метро, щекочущий ноздри запах жареного мяса, — всё свидетельствовало о зарождающемся капитализме.

Из проходивших через его руки сводок и справок Вадим знал о попытках рэкета, крышевания, о появляющихся криминальных группировках. Но вовремя предупреждённые силовые структуры, оснащённые самой современной спецтехникой и оружием, ОМОН, созданный до появления преступных группировок, — давили все эти криминальные проявления в зародыше. Этому способствовало и ужесточение уголовного и административного законодательства. Что в свою очередь вызвало бурное негодование демократической общественности на Западе.

Но несмотря на принимаемые меры, где-то криминал всё равно прорывался. Особенно сложно было работать с этническими группировками. Как можно было, например, внедрить агента в какую-нибудь чеченскую группировку, обосновавшуюся в Москве, где всех связывали родственные узы? Где малейшее отступление от принятых в банде норм поведения могло повлечь за собой смерть не только «отступника», но и всех его близких родственников в далёких от Москвы горах?

Конечно, с момента появления таких группировок в поле зрения силовиков, с ними сразу начинали работать. Плотно перекрывали наружным наблюдением, прослушкой и т. п. Искали любой повод упрятать за решётку хотя бы одного члена группы, чтобы уменьшить поголовье членов банды, вынудить их искать контакты с уголовниками других национальностей, более прикрытыми негласным наблюдением. В крупных российских городах, особенно в Москве и Ленинграде, в последнее время всё больше и больше появлялось выходцев с Кавказа и Средней Азии. Казалось бы — всё правильно — как раз на это, — на перемешивание наций — и была направлена внутренняя политика государства. Но если в бывшие республики из центральной России переселялись в основном учителя, врачи, инженеры, то в обратном направлении мигрировали торгаши и уголовники.

Вот и сейчас по пути в метро Вадим машинально отметил, что в подавляющем большинстве торговых точек хозяйничали лица явно кавказской или среднеазиатской наружности.

— Неужели среди русских мало талантливых коммерсантов, — размышлял он вслух, обращаясь к двойнику, — почему торгуют одни «хачики»?

— Менталитет не тот, — Вадим младший засмотрелся, глотая слюну, на обжаривающееся на вертикальном стержне мясо, с которого брюнетистый продавец ловко срезал ножом подрумяненные кончики в большую миску, — сколько себя помню, у нас на рынках всегда армяне и грузины фрукты продавали. А в российских магазинах продавцы — сплошь женщины. А они — женщины — работают не на себя, а на государство. Вся их предприимчивость сводится к тому, чтобы обвесить, обсчитать, в общем — положить в карман лишнюю копейку. А своё дело развернуть — тут нужна мужская хватка. А у кавказцев как раз опыт в этих делах.

— Всё равно, надо будет вникнуть, — задумчиво произнёс Радугин, — чувствую, что здесь и без взяток не обходится, и принцип землячества процветает, а местных — русских с этого бизнеса вытесняют. Помню, в своё время в Екатеринбурге часто приходилось бывать на четвёртой овощной базе. Там все — от руководства до грузчика — азербайджанцы. Один залез и тянет всех своих родственников и земляков. Помогают закрепиться, подняться, получить гражданство. Русскому на работу на эту базу никак не устроиться. Даже огурцы и другие овощи, выращиваемые в окрестностях Екатеринбурга, продаются строго через эту базу. Выращивают русские, а продают азеры. Каждому своё. Установили, блин, монополию. Боюсь, как бы и здесь, сейчас, к этому не пришли.