Евгений Красницкий - Кузнечик [litres]

– Не… Не возьмусь, – признал своё поражение Кузька и повернулся к Тимке. – Слышь, Кузнечик, а…

Кузьма растерянно умолк. Утомлённый всеми выпавшими на день горестями, мальчишка тихо посапывал, пристроив голову на сумке, куда только что сложил инструмент.

– Да-а… – протянула Юлька. – Наверно, уже третий сон видит. Да и не самый лучший, поди. Неделю в бегах, единственную родную душу, почитай, прям на глазах потерял. Привезли неизвестно куда, да тут же и к работе припрягли.

– Ну, то, что припрягли, это правильно, – кивнул своим мыслям Макар. – Оттаял малец. И что уснул за работой, тоже хорошо.

– Ему это место знакомое, – согласилась лекарка. – Слышь, Кузя, оставь его тут до утра. Дом свой он потерял, и семьи больше нет. Проснётся – будет за что душой зацепиться. Тогда кузня, а потом и крепость ему родным домом станут. А где дом, там всегда семья.

Кузьма вопросительно глянул на наставника. Тот задумчиво смотрел на мальчонку.

– Ладно, уморили мальца, вот и пристраивайте его сами, – принял решение Макар. – А завтра утром посмотрим, что с ним делать.

Михайловская крепость. Село Ратное Начало сентября 1125 года

Утром Тимка проснулся рано. Некоторое время он лежал под большим тулупом на мешках с берестой, брошенных поверх угольного ящика с растопкой. Запах берёзового дегтя пробивался сквозь стойкий дух лошадиного пота, который шёл от старой, местами прожжённой попоны, постеленной на мешок. Он надеялся в душе, что вот сейчас откроет глаза, встанет и, прошмыгнув мимо спящего деда, выскочит на улицу. Надеялся, даже молился про себя – Бог, он ведь добрый, он поможет… Но чуда так и не произошло.

Мальчик выбрался из-под тулупа, обнаружил рядом с топчаном кем-то снятые с него сапоги. Не обуваясь, подошёл к оконнице. Поколебавшись, открыл широкую ставню, и кузня заполнилась мягким сиреневым рассветом. Дождь к утру закончился, и утреннее небо обещало быть если не ясным, то и не пасмурным.

Тимофей огляделся. Кузница, в которой его вчера оставили ночевать, выглядела так, как будто мастеровые только окончили работу и вышли передохнуть на часок-другой. Разве что угли в горне успели за ночь погаснуть и теперь лежали, зябко укутавшись в пушистую шапку пепла. На стене возле горна устало висел кузнечный инструмент. Тот, что поменьше, теснился на дощатых полках у другой стены. Кузня, освещаемая мягким светом разгоравшегося утра, потихоньку просыпалась.

Когда-то давно – подумать только, целую неделю назад! – Тимка сидел в уголке другой кузни, вслушиваясь в сказку пробуждающейся мастерской: лёгкие позвякивания тяжёлых клещей, глухие удары ещё не проснувшегося молота, сонные вздохи мехов. Таких историй они с дедом насочиняли великое множество – почитай, про каждый инструмент. Да и отец рассказывал немало. И вот сейчас на Тимкиных глаза пробуждалась точно такая же кузница. Но только это была чужая сказка.

Он повернулся к столу, за которым вчера заснул. Обе сумки, и его, и дедова, лежали на краю стола там, где он их вчера и оставил. Мальчишка, успокоившись, подошёл к полкам.

Инструмент в кузнице оказался в основном средний. Не такой большой, как у оружейного мастера слободы, ну, а мелкого было совсем немного. Содержался он в чистоте, ничего не скажешь, но своего места не знал. Похожие вещи лежали в совершенно разных местах, и видимого смысла в их расположении не наблюдалось. Так обычно раскидывали инструменты подмастерья, делая работу сами, без мастера. Тимка не сомневался, что те, кто работает здесь, всегда точно знали, что и где лежит, но… дед требовал для инструмента полного порядка. Слишком уж он дорог, слишком трудно его делать. И получал Тимка свой – свой собственный – только тогда, когда дед убеждался, что внук умеет им владеть, умеет его беречь и обиходить, разумеет его место.

Ещё на полке валялось несколько спутанных мотков серебряной проволоки. Тимка взял один в руки и подошёл к окну. Очень похоже на слободскую работу. Поверхность гладкая, аккуратная, размер проволоки по длине не менялся. Волочил её кто-то из подмастерьев, следы клещей показывали, что тянули проволоку вручную, а не воротком.

Волочить проволоку его учил дед. И вальцы ему дед подарил, когда внук сделал своё первое колечко. Тимка вздохнул. Тот, кто бросил сюда этот моток, ценности проволоки явно не понимал. Для него это был металл, годный разве что в переплавку. Куски разного калибра спутаны и смяты в один клубок. Дед за такое обращение с матерьялом руки пообрывал бы.

Кузнечик задумался.

«Деда нет… и никого больше нет, если отец не найдётся. Кузьма пацан свойский, да и Киприан, его помощник, тоже. И ещё наставник Макар. Остаться бы тут, и никуда идти не надо. Да и куда идти? Дед говорил твердо – домой нельзя, пока не вернется боярин Журавль. Я ведь вчера очень старался – показывал, что могу быть полезным. А вдруг нет, вдруг прогонят? И деда. Деда…»

У Тимки на глазах опять заблестели слезы, и он сердито утёрся. Не ныть. Не стонать. Не рыдать. Делать! Так говорил отец. Так вбивал дед.

Мальчишка огляделся. Все, что можешь сделать на пользу дела – д о лжно сделать. Странные отроки, обрядившиеся в кольчуги, как взрослые ратники, вчера его спасли. Потом привезли сюда, в крепость, накормили. Так что, может, теперь он здесь будет жить… если позволят. В слободе позволялось жить только тем, кто был полезен. Мальчик ещё раз посмотрел на почти остывший горн. С тех пор, как он, вначале вместе с дедом, а потом и сам, впервые развёл в нем огонь, разжигать горн было его обязанностью.

Все, что нужно, нашлось тут же, в кузне. Дрова, несмотря на сырую погоду, оказались вполне сухими, да и угля в ящике тоже было порядочно. Тимка наколол щепы, сунул в угли и осторожно раздул несмелый огонек. Тот, почти как дома, Кузнечику подмигнул, быстренько взобрался по щепкам к аккуратно уложенным дровам. Лизнул на пробу предложенное угощение, чуть задумался, лизнул ещё раз, а потом с лёгким довольным треском стал разбегаться по дровам.

Мальчик посмотрел на меха. Собственно, мех был один, чему Тимофей даже удивился. У них в кузницах меха всегда были парные, тянешь за веревку – один мех гонит воздух, отпускаешь – другой. Жар получался сильным и ровным. Тимка пожал плечами и потянул. Мех вздохнул, набирая полную грудь воздуха, и степенно, не спеша погнал своё ровное дыхание к огню. Тот довольно загудел, стрельнул искрами, и полыхнул, охватывая все дрова разом, заставляя их раскалиться белыми углями.

Тимка набрал тяжёлый совок угля и закинул его в горн, когда дверь неожиданно раскрылась. На пороге, удивлённо хлопая глазами на незнакомого мальчишку, стояла девчушка лет десяти, растрёпанная, наспех одетая в какой-то странный наряд – то ли юбка, сшитая как порты, то ли порты, скроенные как юбка. Разглядывая Тимофея, войти в кузню она не решалась, но и убежать не спешила.