Евгений Красницкий - Кузнечик [litres]

– Так, тут дедов пинцет, мне не нужен сейчас. О, их даже три разных есть. Забирай, посмотришь, что лучше подойдет. Иглы ещё? Сейчас гляну, – Тимка зарылся в дедову котомку. – Ага, для кожи вот есть. Толстые только. Пойдут?

– Эти толстые? – удивилась лекарка. – Пойдут. Давай, какие не жалко.

– Никаких не жалко, тебе нужней. Какие не подойдут, отдашь.

– Спасибо, – Юлька внимательно посмотрела на мальца. – Это дорогой подарок. Я не забуду.

– А Сенька на Тимку ругался, – почуяв ветер, нажаловалась Любава. – Сказал, что Тимка из девчачьего десятка.

У Юльки сузились глаза.

– А, ну да, они же вернулись. Как же, слыхала. Пусть они ко мне в лазарет завтра зайдут, все вместе. Раненых надо посмотреть, особливо тех, что в голову, – и Юлия, задрав нос, прошествовала на улицу, не обратив ни малейшего внимания на закаменевшую на своей лавке Красаву. Следом за ней выпорхнула и Любава, которая лёгкой трусцой поскакала к гульбищу…

– Ой! А чего это было? – поинтересовался появившийся в дверях Прошка.

– Чё было, не знаю, – Захар утер рукавом нос. – А вот что будет завтра, могу сказать точно. Циркус. И дрессированные гонцы с лошадями. Им Дударик ещё и сыграет, как перед Юлькой плясать начнут. Что твоя коняка, что вы на плацу танцевать пристроили.

Широкий рот Прошки растянулся во все доступные ему зубы.

– Пойдём смотреть. У Юльки кто хошь спляшет, – и Прошка переключился на более интересные вещи. – А это на стене у тебя что висит? А чего оно размалёвано так страшно? А это хвост у него? А два зачем? А у кого такой бывает? А вещи твои ко мне сейчас понесем? А может, ты сначала про вот эту штуку расскажешь?

Тимка оглядел команду.

– Доделываем. Змей завтра может лететь.

Прошка подскочил.

– Змей? Вот этот? Или вы только шкуру слупили? А чем его кормят? А ест куда? И откуда он это…

Любава подошла к оставшейся на гульбище детворе и прислушалась.

– Подумаешь, да кого интересует, что там себе думают обозники! – услыхала она преисполненный презрения голос Мартына. – Пусть что хотят, то и думают.

– И ничего он не обозник, – горячилась Елька. – У Тимофея, между прочим, наставница Арина крёстной будет! И наставник Макар. Они его учить станут. А Тимка сам мастеровой, как Кузьма. Брат ему, между прочим, кузню присматривать доверил. И серёжку он починил, одно загляденье.

– Ну и что? Дядька Илья самому Мишке крёстный брат, а всё равно обозник. Дети его обозниками будут, потому на складе и сидят. И потом, с чего это он крестник? Чужакам тут делать нечего.

– А, так бы и сказали, – послышался ещё чей-то сиплый голос. – Они за бабские радости стараются, вот те их и защищают.

Любава удивилась: ничего себе страсти тут разгорелись! Такой Ельку она никогда не видела. Да ещё чтоб с братом ругалась.

– А ещё он змея может сделать. Летающего! – привела последний аргумент та.

– Змей летать не может! – уверенно заявил Сенька.

– Почему это? – насупилась Елька.

– Не положено. Приказа не было, – снисходительно пояснил он сестре.

– Ну, уж тебя не спросим! – Любава решила появиться на поле боя. – А вы б лучше спать шли, да пораньше. Юлия сказала, вам с утра на медосмотр прийти. Ранетые, говорит, на всю голову. Мозги вправлять будет.

– Да мы, если хочешь знать!..

– А вы, если хочешь знать, за стеной сидели. А боем вовсе даже Прошка командовал. И ничего не задаётся!

– Да пошёл твой Кузнечик со своим Прошкой!..

– А чего это ты на него взъелся?

– А чего это ты его защищаешь?

Любава подошла к Ельке и шепнула ей что-то на ухо. Та вздёрнула нос.

– Ну и сидите тут тогда сами, раз такие. А меня ждут – змея докрашивать.

– Тут уже все собрались, и Тимка, и складские. И Прошка тоже пришёл. Только нас нету. А змея доделывать они что, без нас будут? Ну, нет. Мы тоже начинали… – Любава открыла дверь в кузню. – Ой, и батюшка тут.

Любава остановилась в дверях, вздохнула, напустила на себя «надлежащий вид» и вошла в кузню. За ней столь же степенно и независимо в дверь вплыла Елька. Любава хотела было ещё и сказать что-то, подобающее визиту высочайших особ, но вдруг увидела моток серебряной проволоки, что держал в руках Макар. Её глаза заметались между Тимкой и Макаром, вся напускная важность слетела с неё лёгкой паутинкой, и она схватилась за мгновенно воспламенившиеся щеки.

– Ой! Это для нас? Ну, Тимка сделает? – и, поглядев на недоумевающие лица отца и Кузнечика, поняла, что просчиталась в своих самых смелых мечтах. – Ну, папка! – чуть не расплакалась она подслушанным у новообретённого братика словечком. – Ну, можно нам? Ну, чуточку? Он же Ельке сделает, ему боярыня велела. Можно и мне что-нибудь?

Макар недоумённо посмотрел на внезапно и совершенно не в меру разволновавшуюся дочь и переглянулся с Тимкой. Тот сообразил первым.

– Э-э… переплавить эту проволоку можно, конечно, только зря это, – Кузнечик твёрдо решил сестрёнку без гостинца не оставлять. – Так дороже стоит. И сделать из неё можно много чего. Боярыня и правда велела сделать что-нибудь на посмотр, так я и Любаве сделаю, и мам Вере. А переплавить всегда можно, никуда та проволока не денется.

Макар, сообразив, в чём дело, ухмыльнулся.

– Нет, ну надо ж, уже взяли парня в оборот! Похоже, его от вас спасать придётся… – наставник подёргал себя за бороду и решил: – Ладно, делай давай, раз боярыня велела. Не получится, тогда переплавишь.

Утро, смущённо зарумянив Прошкину комнату, где со вчерашнего вечера обосновался Кузнечик, оставило мальчишек в твёрдом убеждении, что девки – это величайшее изобретение Господа Бога. (Господи, иже си на небесех, да святится имя Твое… Ну и так далее.) Проснувшись по горластому рожку Дударика, который, кроме всего прочего, сообщал о скором наступлении священного времени суток – завтрака, Тимка привычно стряхнул простыню на пол, чем немало озадачил Прошку, который вечно был в песке, как и весь его собачий десяток.

Поразмыслив, что спать на простыне без песка таки приятнее, Прошка активно поддержал приятеля в перечислении достоинств девчачьего сословия. Ну, смотрите, стирать – стирают. Готовят. Комнату выметают каждый день. Почти. Полы моют – и под лавками тоже! А самое главное – никаких дежурств по кухне. Даже посуду сами моют.

В порыве откровенности зарождающейся пацанячьей дружбы Тимка намедни вечером пожаловался на жульничество покойного деда: когда тот, меряясь по палочке, кто сегодня моет посуду, намеренно то сжимал свой кулачище, то отпускал его так, чтоб дежурить выпадало всегда Тимке. А на прямое обвинение в таком непотребстве просто невозмутимо пожимал плечами – а кто мешает Тимке такие же заиметь, пусть тренирует. Вот морской закон – это дело! Тимка умолачивал свою кашу в мгновение ока и, подвинув грязную миску задумчиво жующему деду, быстро смывался по своим делам.