Анатолий Мухин - Альтерверс

— Идём, — скомандовал он Матвею, — у нас мало времени.

Ничего не понимающая Елизавета последовала за ними, но Раскалов повернулся к ней и вежливо произнёс:

— Благодарю вас за помощь, госпожа Абрамова, дальше мы сами.

Матвей так же ничего не понял, куда они направляются и зачем. Раскалов сел на заднее сиденье автомобиля, доставившее его во дворец и пригласил сесть Матвея. Когда они тронулись, он чуть наклонился к оперативнику.

— Молодец, — сказал он, — хорошая работа. Сейчас поедешь к Эдермессеру и Сапрыкину и передашь их лично Службе охраны царя. Подпишешь документы о передаче обвиняемых под юрисдикцию Российской империи.

— Простите, Анатолий Эдуардович, — смутился Матвей, — их будут судить здесь?

— Только Эдермессера и Сапрыкина. Остальных, причастных с нашей стороны они оставили нам. — Раскалов посмотрел в окно, — Саныч оказался та ещё сволочь. Прям у меня под носом. Сука.

— Анатолий Эдуардович, я могу понять передачу Эдермессера, он главный обвиняемый, но Сапрыкин? Если бы не Арсений, то мы бы не смогли вывести Эдермессера на чистую воду. Показания Арсения очень важны для дела.

— Это условие императора. Если мы хотим начать торговые отношения с этим объектом — мы должны выдать им Эдермессера и его помощника из нашего мира.

— Но он же всего лишь аналитик! Он ничем толком не помогал. Анализировал данные. Анатолий Эдуардович, его же на каторгу отправят на всю жизнь.

Раскалов посмотрел на Матвея и тот в его взгляде увидел чёткий ответ. Это цена подписания пакта о сотрудничестве, начала доверительных отношений между двумя объектами.

Сотрудничество двух объектов против одного оступившегося аналитика.

Выбор был очевиден.

Имя Фёдора Филипповича Караулова знала вся европейская юриспруденция. Сорокасемилетний судья известен как непристрастный, честный, главенствующий только законом. В кулуарах его прозвали «кувалда», он дробил своих подсудимых как молот, не оставляя надежды на спасенье. Так же Фёдор Филиппович приходился дальним родственником императору, потому выбор его в качестве судьи над делом Ожешко, Эдермессера и Сапрыкина никого не удивил.

Заседание проходило в здании мэрии Санкт-Петербурга. Территорию, прилежащую к мэрии оцепили с самого утра, так как на суде планировали присутствовать не только члены парламента, но и Его Величество собственной персоной.

Матвей приехал за сорок минут до начала заседания. Он надеялся хоть как-то выцепить Арсения и пообщаться с ним, ведь молодой человек даже не подозревал, что СКВП отдали его объекту К10—11. Он смотрел в обе стороны у главного входа в мэрию, но машины с заключённым нигде не было. Минут за десять до начала приехал кортеж из шести бронированных автомобилей, в одном из которых находился император. Охрана попросила Матвея пройти внутрь, он повиновался, оставив надежду увидеть Арсения раньше заседания суда.

В зале собрались практически все члены парламента, представители прессы, обвинение, защита и причастные к делу. Нашлось место и для нескольких десятков зевак, которые пришли скорей засветиться перед императором, нежели их реально интересовал данный процесс.

Матвей подсел к Елизавете, которая сегодня выглядела немного иначе. На ней отлично смотрелся дорогой рабочий костюм серого цвета, а слегка растрёпанные волосы были собраны в хвост. Эта лёгкая неряшливость придавала определённую изюминку её образу.

Из колонок, развешанных по периметру зала заиграл «Боже царя храни». Император прошёл под аплодисменты зала и разместился на заранее подготовленном кресле, специально сделанным для Его величества. Он кивнул одному из помощников головой и тот представил заседанию судью.

Фёдор Филиппович, в белоснежном парике с завитыми под бигуди кудрями, на манер судей восемнадцатого-девятнадцатого веков, в длинной чёрной мантии, поверх которой висел золотой кулон в виде слепой Фемиды с весами, неторопливо прошёл, поклонился императору, а затем занял своё место за большой трибуной.

— Уважаемые дамы и господа, — начал Караулов, — Ваше Превосходительство. Сегодня суд рассматривает дело «Российская империя и корона против Валерия Эдермессера, Ульрика Ожешко и Арсения Сапрыкина». Они обвиняются в попытке подрыва власти, подготовке государственного переворота, а господин Ожешко, будучи достопочтенным подданным Российской империи, в измене. Введите обвиняемых.

В зал зашли шестеро конвоиров, между которыми шли Эдермессер и Сапрыкин.

— Где Ожешко?! — спросил судья.

Моментально к нему подлетел один из помощников и что-то шепнул на ухо Фёдору Филипповичу. Судья удивился сказанному, откашлялся и встал.

— Мне только что доложили, что суд состоится только над господином Эдермессером и господином Сапрыкиным. Ульрик Ожешко покончил с собой сегодня утром.

В зале раздались возгласы и охи. Император сидел как ни в чём не бывало.

— К порядку! — призвал Караулов, — К порядку! Данное событие будет изучено позже. А сейчас приступим к сегодняшней повестке. Господа, — он обратился к подсудимым, — вы являетесь резидентами другого мира, однако, в виду состава преступления и его тяжести, вас передали под юрисдикцию Российской империи. Вас будут судить по законам Российском империи, здесь же будет исполнен приговор. Суд вызывает обвинение.

На протяжении полутора часов выступали люди, которых Матвей никогда не видел. Члены парламента, свидетели, о которых он и не подозревал, даже помощник императора лет двенадцати от роду, высказывались против обвиняемых. Матвею абсолютно не было жалко Эдермессера, но вот Арсений, который явился с повинной, хотя мог бы этого и не делать, благодаря которому выяснились ключевые моменты… Он не заслуживал такой участи. Молодой человек тихо сидел на скамье подсудимых, изредка потирая нос.

Когда подошла очередь защиты, оказалось, что выступать не кому. Матвея возмутило, что правосудие так однобоко смотрит на ситуацию. И он встал.

— Я прошу прощения! — громко крикнул он, — Если вы позволите, то со стороны защиты выступлю я.

Караулов приподнял бровь, а затем посмотрел на императора. Его Сиятельство с интересом наблюдал за Матвеем.

— Не надо! — шепнула Елизавета, но Матвей не послушал её и вышел к трибуне.

— Дамы и господа, господин судья, Ваше Величество. То, что пытался совершить Эдермессер — настоящее преступление. И не только у вас в мире. В нашем — это такое же преступление. Я не собираюсь оправдывать его действий и полностью поддержу ваше решение относительно его наказания. Но здесь сидит и другой человек. Если позволите — я расскажу о нём несколько слов. Арсений рос не в благополучной семье. Он никогда не гнался за деньгами, но когда заболела его мама, он вынужден был искать источник дохода. Скажите, что может соображать юнец в шестнадцать лет?