Анатолий Мухин - Альтерверс

— Он едет точно не в бордель. — подытожила девушка.

— А куда тогда? — риторически спросил Матвей.

— Это становится интересно. Они выезжают на трассу… В Кронштадт. Остаётся только один вопрос: что нужно адвокату Его Сиятельства в городе-порту в такое время?

— Вот и узнаем. — улыбнулся Фёдоров-младший.

Такси Ожешко остановилось возле дома №4 на улице Соборной, он расплатился с извозчиком наличкой и оглядываясь зашёл в парадную дома. Не сговариваясь напарники выскочили из машины, чтобы проследовать за ним.

Через парадную Ульрик Ожешко прошёл во внутренний дворик здания. Дом оказался заброшенным, за ярким фасадом и хорошим ремонтом скрывалось абсолютно нежилая постройка, явно служившая прикрытием чему-то.

Адвокат остановился по середине двора, достал сигарету из портсигара. Прикурив он уселся на обшарпанную лавочку, явно ожидая кого-то. Матвей спрятался за мусорным баком недалеко от Ожешко, а Елизавета нашла укрытие за полукруглой колонной напротив.

В час ночи в воздухе появились четыре неоново-голубые точки, из которых образовывалась пелена, так знакомая Матвею.

Квантовый туннельный переход.

Ожешко резко подскочил, выбросил сигарету в кусты и потёр руки, выдавая волнение. Когда переход открылся, из него вышел мужчина, черты лица которого в темноте разглядеть не оказалось возможным.

— Всё переносится, — сказал Ожешко, — в Москву. Время и день тот же. Видимо они хотят подстраховаться.

Силуэт сделал шаг вперёд и Матвей разглядел черты лица неизвестного. Крупная залысина, очки, усы, тонкие как шнурок над губой. Сомнений не осталось. Из перехода вышел Валерий Александрович Эдермессер.

— Это может быть ловушка. — сказал он, — наведи справки почему перенесли место. Неужто это ушлёпок, сын Фёдорова до чего-то докопался?!

— Вряд ли. — не согласился Ожешко, — Он слишком занят развлечениями в местных борделях в компании дочери Абрамова.

Терять нельзя было ни минуты. Матвей одним ловким движением прыгнул на Эдермессера и повалил его на землю, пока Елизавета нацелилась пистолетом на Ожешко.

— Не двигаться! — крикнула она.

— Ай-й!!! — крикнул не ожидавший удара Эдермессер, — Слезь с меня! Что происходит?! Ты знаешь кто я?! Помогите!

Матвей достал пистолет и приставил к виску специалиста по десятой, затем посмотрел в открытый переход и крикнул:

— Если кто-то шевельнётся — пристрелю его.

— Не надо! — испуганно сказал Валерий Александрович, — Прошу! Не надо. Я всё скажу. Всё. Только не стреляйте.

— Выйти сюда! — крикнул Матвей, — Там, по ту сторону, выйти сюда!

Но вместо этого переход стал закрываться. Матвей не решился отпускать Эдермессера, да и улова ему хватало, чтобы выйти на Емельянова. Как только в этом деле оказался замешан Валерий Александрович? Этот вопрос гонгом прозвучал в голове Матвея.

Елизавета достала наручники и заковала Ульрика Ожешко, а затем Эдермессера.

— Нам в сами, господа предстоит серьёзный разговор. — сказала она и повела их на мушке к своему автомобилю.

Валерия Александровича Эдермессера, признанного специалиста по десятой классификации и Ульрика Ожешко, адвоката при дворе Его Сиятельства доставили конвоем в штаб ИСПВ. Их посадили в разные камеры допроса, несколько часов не давали воды и почувствовав, что они вымотаны, Матвей и Елизавета начали задавать вопросы.

Капли пота на лбу Ульрика Ожешко отражали белый свет люминесцентной лампы. Адвокат ёрзал на стуле, желая сделать хотя бы глоток холодной воды, постоянно задавая себе вопрос: почему он не подумал о том, что за ним может быть слежка? Он не давал повода усомниться в своей верности царю. По крайней мере ему так казалось, но где-то он оступился и теперь ему предстоит заплатить большую цену. Может быть если он расскажет правду его помилуют. Хотя бы сошлют на каторгу, всё лучше, чем расстрел. Промелькнула мысль о супруге и детях. Такого позора они не выдержат, общество будет слишком жестоко к ним, единственным спасеньем может стать иммиграция. Бабушка его жены переехала в Париж ещё в середине пятидесятых, может быть старая карга примет их у себя. Хотя бы на первое время.

Его жизнь окончена.

Он опустил голову и тихо заплакал, когда в камеру зашли Матвей с Елизаветой.

— Пан Ожешко, — сказала девушка, — полно вам. Вы же высокопоставленный чиновник, а раскисаете как барыня, лишённая мужской ласки.

— Это нервы… — хлюпая носом ответил Ожешко, — Что вы от меня хотите?

— Признания, господин Ожешко. Полного признания. Тогда, возможно, вашу семью не будет ждать позор. Только представьте себе, — Елизавета задумчиво посмотрела вверх, — отец семейства Ожешко, адвокат Его Величества, стоял за попыткой переворота и срыва самой важной сделки Российской империи за последние пять лет. Вас приставят к стенке, Ульрик, и расстреляют. Вашей супруге навсегда будут закрыты двери в дома интеллигенции, без которых она не сможет жить. Ваших детей лишат возможности обучаться грамоте в университетах, причём не только дома. Большой удачей будет, если ваша дочурка сможет устроиться в бордель, где-нибудь в Смоленской губернии, на радость солдатам.

Ожешко обмяк на стуле. Выхода не оставалось, слишком он красочно представил себе такое будущее для своей семьи.

— Или… — произнесла Елизавета тихим, интригующим голосом, — Вы умрёте как герой. Вы тот, кто сообщил нам о готовящемся теракте, срыве, перевороте… Что на уме у Емельянова? И как истинный подданный царя, вы не сможете пережить такой позор и пустите пулю себе в рот. Ваша смерть будет расценена как раскаяние, ваша жена будет плакать о вас, пока не найдёт себе жеребца помоложе, а дети будут вспоминать с гордостью ваши советы.

Она наклонилась к Ожешко и шепнула ему на ухо:

— Выбор за вами, пан Ожешко.

Матвей не отрывал взгляда от несчастного адвоката. Он вот-вот мог потерять сознание, но вместо этого, вытирая с уголков рта слюну и слёзы с щёк, посмотрел на оперативников.

— Я расскажу вам всё что знаю. — спокойно произнёс он, — Вам понадобиться бумага и ручка. Записывать предстоит многое. А мне принесите стакан воды. И сигарет.

Елизавета достала блокнот из своей сумочки, сняла колпачок с ручки и приготовилась записывать. Матвей принёс Ожешко стакан ледяной воды, через пару минут вошёл агент с пачкой сигарет.

— Господин Эдермессер вышел на меня четыре года назад. Он представился своим именем, рассказывал о том, что его мир уже достаточно давно планирует установить свои порядке на нашей земле. Он рассказывал как в его вселенной, в 1917-м году произошла революция большинства. Царя свергли, а затем расстреляли вместе со всей семьёй. Власть захватила группировка лиц, представляющих большинство. Так называемый рабочий класс. Простые работяги, получающие копейки за тяжёлую, неблагодарную работу. Вы же понимаете, друзья мои, что их большинство и сейчас? — он сделал глоток, достал сигарету из пачки, но не закуривал, — Люди, которых ни царь, ни парламент не замечает в упор. Как можно знать что творится в твоей стране, курсируя только между Санкт-Петербургом и Ялтой? — на лице Ожешко появилась саркастичная улыбка, он прикурил, — Сначала слова Эдермессера мне показались дикостью. Я начал проверять данные счётного отдела по продолжительности жизни, рождаемости, качестве жизни в регионах. — он посмотрел на Елизавету красными от слёз глазами, — Вы знали, моя дорогая, что в год на территории Российской империи умирает больше одиннадцати тысяч младенцев? Просто потому, что их нечем кормить. Налоги растут как на дрожжах, а ставки у крестьян и мануфактурных рабочих не росли уже сколько лет? Пятнадцать? Господин Эдермессер рассказывал как могут жить обычные люди. Пособие. Бесплатная медицина и образование. Пенсии. Я даже не знал, что такое возможно. Чтобы в старости правительство выплачивало денежные суммы старикам. Неслыханно! Это какой-то поистине идеальный мир.