Эдгар Крейс - Разведчик Петра Великого [litres]

– Как вы намереваетесь из моей памяти вытащить сей пикантный момент, который произошёл со мной бог весть когда, да и ещё показать его в этой обыкновенной круглой стекляшке?

Шагенеф, смеясь, положил руку на «магический кристалл» и ушёл в глубокие воспоминания. Улыбка на его лице приобрела блаженный вид. Посол даже прикрыл глаза от блаженства. Но когда их открыл и посмотрел в «магический кристалл», густо покраснел. Момент из жизни французского посла действительно оказался весьма пикантным и заставил истинного католика даже отвернуться. Пунцовый от стыда посол отказывался верить своим глазам и, как ребёнок, без конца восклицал:

«Этого не может быть! Этого не может быть!» Дерзкие видения из его далёкой юности, так ясно проецируемые в «магическом кристалле», заставляли убеждённого пуританина вновь и вновь сгорать от стыда и отводить в сторону глаза. Наконец он не выдержал и тихо простонал:

– Прекратите, пожалуйста!

После демонстрации скабрёзных сценок из прошлой жизни Шагенефа прямо как подменили. Всё время перед ужином посол провёл в усердной молитве, а за столом был весьма немногословным. А взор его – задумчиво-блуждающим. На задаваемые ему вопросы отвечал не сразу и зачастую совершенно невпопад.

Больше Шагенеф уже никогда не просил Николая показать ему магический кристалл. К назначенцу короля он воспылал неимоверным уважением, замешанном на животном страхе. По его восприятиям как человека глубоко верующего, на землю спустился чуть ли не сам посланник Господа, дабы указать людям на их ошибки, которые те совершали в своём прошлом – по глупости или по неопытности. Николай не стал оспаривать подобное предположение посла, и таким образом за ним утвердилось полное право на свободу действий в Стамбуле. Но у бывшего опера закралось стойкое убеждение, что господин посол имеет в своём послужном списке более весомые грешки, которые он не имеет никакого желания оглашать. Скорее всего, господин Шагенеф благодарил Господа, что по своей наивности не попросить придворного астролога показать ему их. Ведь так и до королевского палача не очень недалеко.

К вечеру суета во дворце посольства улеглась, а друзьям представилась возможность уединиться и обсудить свои дальнейшие действия. Пришли к выводу, что их план только в деталях и конечных целях отличался от того плана, который они изложили французскому послу. Так что маскироваться особой необходимости у них не было. Самая сложная роль в этом спектакле отводилась Андрею Яковлевичу. Ему предстояло на какое-то время стать бродячим дервишем [24] Дервиш – проповедник суфизма, т. е. аскетизма и возвышенной духовности. Дервиши бывают странствующие и живущие в обителях под началом шейха. . Здесь ему на помощь приходили не только соответствующий камуфляж и афганский опыт, но также хорошее знание персидского языка. Помогал и опыт службы в Посольском приказе, когда по повелению Ивана Васильевича ему приходилось частенько бывать с посольством в Казани. Там-то ему и пришлось по долгу службы тщательно изучать нравы и обычаи мусульман, вникать в их религиозные обряды. Во время учёбы в десантном училище Андрей Яковлевич специализировался по разведывательным операциям на ближневосточном направлении. Соответственно, прослушал лекции на эту тему и сдал все зачёты. Был ещё один нюанс. Ему нельзя было покидать французское посольство в одежде дервиша, ибо его здание находилось под постоянной охраной янычар да приглядом шпионов султана. Пришлось изгаляться. Переодеваться в московской квартире Николая, а портал выхода открывать уже в сумраке на узкой улице Стамбула между двух глухих стен. Узкое пространство позволяло отсечь невольных любопытных и шпионов. Так, в Стамбуле появился ещё один бродячий дервиш-бекташ [25]. Его задачей было распространять слухи как о готовящейся войне персов с османами, так и о военном могуществе северян. В частности, об «увиденных» им в северных землях военных кораблях со множеством огромных пушек. Так же нужно было объяснять малограмотному населению, что Русь может воспользоваться войной Османской империи с персами и отнять у неё территории у Чёрного и Азовского морей, а потом московские военные корабли придут в Стамбул. А это уже крах привычной для османа жизни. Крах торговли и даже их мусульманской религии. Короче говоря, Андрею Яковлевичу нужно было среди жителей Стамбула сеять панические настроения.

А Алексей Никифорович отправился на встречу с русским купцом, который уже успел осесть в Стамбуле, пустить корни, остепениться и заработать у местных жителей уважение. В те времена чуть ли не каждый чужеземный купец, посещавший заморские земли, был тайным осведомителем и по возвращении рассказывал нужным людям о том, что видел и что слышал в чужих землях. Не был исключением и старый волк в купеческом деле, Фёдор Егорович. По указанию Петра Алексеевича он уже год как приобрёл в Стамбуле дом, вёл ничем не примечательную купеческую жизнь и входил в большой «римский миллет» [26]. Не обходил стороной и греко-православную церковь. Таким образом, он вёл вполне обычную жизнь купца-османца. Он торговал исключительно тем, что привозили русские купцы. Они тоже оставались довольны. Можно по-быстрому скинуть товар в Стамбуле и за летнюю путину обернуться дважды. Тех же, кто боялся быть обделённым да жадничал, никто не принуждал сдавать свой товар. Плати мзду и торгуй сам. Но такая торговля могла растянуться на долгие месяцы, а купца, как и волка, ноги кормят. Скупал Фёдор Егорович товар у русских купцов оптом. Цены без надобности не сбивал, своих земляков не обижал. Оттого русский купеческий люд шёл к нему с доверием и уважением. Везли и воск, и пеньку, и соль, и дорогие меха. Каждый товар находил своего покупателя. Дорогими мехами интересовались богатые люди Стамбула. Среди них были и приближённые двора султана.

С первыми кораблями с товарами из Руси после весенней распутицы пришла к Фёдору Егоровичу тайная записка с указанием ожидать важных царёвых посланцев. Кого именно, ему подробно, в деталях описали. И когда Фёдор Егорович из своей лавки завидел идущего по рядам рослого и крепко сбитого человека, как бы невзначай бросающего взор по сторонам, то сразу, не взирая на его европейскую одежду, признал в нём своего, а когда тот подошёл и назвал условное слово, то понял, что не ошибся. Купеческий опыт его не подвёл.

– Чем торгуете, Фёдор Егорович? – поинтересовался Алексей Никифорович.

– Да известное дело, чем торгую! Чай, не приправами же! У меня, подишь ты, товар с нашей родимой сторонушки! Вот смотрите сами! Меха-то во какие! Волос к волосу, пушинка к пушинке! Люди говорят, что у самого османского султана есть мои меха! – гордо воскликнул купец.