Александр Иванов - Кайа. История про одолженную жизнь

А у «преступницы» не выдержала душа, при виде сладенького. Так что, вернувшись, хозяйка конфет увидела страшное - гору фантиков и «преступницу», доедающую «последнюю из кулька».

Далее, по всему этажу разносились вой и вопли ребенка, у которого «отобрали конфетку». Обычно у нас, как я понял, случаи воровства не расследуют. Заминают и все тут. Ибо, как любил говаривать мой, служивший в армии, университетский приятель – «не украли, а про***л».

Еще когда только въезжал в общежитие, старший воспитатель предупреждала: за сохранность своих вещей отвечаешь только ты сама!

Но в данном случае было сделано исключение, так как «преступница» сама попалась «на горячем» и было принято «педагогическое» решение – розги.

В самом центре Зала, в окружении воспитанниц, а зал был заполнен битком, одна из воспитателей – начала свою речь. Говорила она о том, что все воспитанницы – являются «сестрами» друг другу и что воровать, чтобы то ни было, у сестер – деяние крайне постыдное и должно быть сурово наказано.

И чтобы мы, воспитанницы, запомнили навсегда сегодняшний день, дабы им, воспитателям, не приходилось по этому поводу браться за розги вновь. И краснеть за то, что среди их подопечных есть та, что ворует у своих сестер.

- Снимай штаны, - сказала воспитатель воровке.

- Я больше не буду, простите! – насупившись, ответила та.

Здоровенная девица, выше 180 сантиметров и очень «широкая в кости», хотя и не «жирная», каковой обозвала ее Яна, вид она имела - абсолютно простецкий и была явно из какого-то забытого Богом отдаленного гарнизона, где ее отец «тянул лямку» на военной службе.

- А больше и не надо! Ты сожрала все, до последней! Я не одной не попробовала! - разъярилась «потерпевшая» и, задрав голову, ибо доставала той, разве что, «до пупка», ругала ее на чем свет стоит.

Воспитатель прокашлялась, чем моментально призвала «потерпевшую» к порядку.

- Я последний раз тебе говорю, - вновь сказала она любительнице чужого сладенького, - снимай штаны! Не подчинишься, наказание будет суровее.

Та, начав всхлипывать, спустила, как и было приказано, штаны. На ее трусах, в районе правой ягодицы, была большая дырка, что немедленно вызвало злорадный смех и веселое шушуканье воспитанниц, из числа тех, кто стоял позади нее. Воровка ярко покраснела, со стыда.

- Трусы тоже долой! – приказала воспитатель и та, под злорадные ухмылки зрительниц, сняла и трусы, после чего попыталась прикрыть «срам» рукой.

- Руки в петли!

После того, как «злодейку» разложили на «козле», выставив ее задницу на всеобщее обозрение и, закрепив ее руки ремнями, Катя – так звали «злодейку», начала рыдать в голос. В основном, от унижения, слыша негромкое, но весьма колкое, обсуждение ее «пятой точки» и всего того остального, что открылось для взора наблюдателей.

- Я хочу, - сказала воспитатель, беря в руки розги, - чтобы вы запомнили то, что сейчас произойдет и чтобы больше подобного в этих стенах не происходило.

После чего, сильно ударила розгами по заднице, чем вызвала дикий вопль наказуемой. Второй удар, третий, десятый. Воспитатель и не думала прекращать наказание. Катя уже истошно орала, не переставая. Ее глаза повылезли «из орбит».

Воспитатель лупила по заднице безо всякой жалости, сильно, но не изо всех сил, явно имея солидный опыт обращения с розгами.

Девчонки из «особых классов», поначалу, смотрели на экзекуцию, кто со злорадством, кто с жалостью. Теперь же, по истечению солидного уже числа ударов, диких криков и красных полос на заднице – на происходящее смотрели с ужасом и отвращением.

- Глянь на новенькую, на Принцесску из 15 комнаты, - сказала одна из воспитанниц, на ухо своей подруге, показывая подбородком на Кайю, - как можно быть такой спокойной, когда так бьют человека? Что она за чудовище? Ни один мускул на ее лице не дрогнул! И стоит, и смотрит, как будто перед ней чашку с чаем ставят, а не человека порют!

Она сделала жест, будто сплевывала. Ее подруга ответила на это:

- Ты же знаешь, чья она. В ихнем Имении, небось, прислугу ежедневно порют, может даже и она сама, лично. Так что она привычная. Она нас за людей даже не считает. Забудь о ней, обычная богатая барская гадина.

- Ненавижу таких, как она, - прошипела та, довольно громко, в ответ, - все соки из народа тянут…

- Тихо ты! – шикнула, на слишком уж разошедшуюся, подруга, - не дай Бог услышат!

Наконец, удары прекратились. Воспитатели стащили с «козла» рыдавшую воспитанницу, всю в слезах и соплях. Помогли ей надеть штаны и увели к себе, на продолжение воспитательной беседы и, вероятно, для обработки пострадавшей задницы каким-нибудь антисептиком.

Последняя из оставшихся в зале воспитателей, скомандовала затихшим девчонкам:

- Отбой! - она похлопала рукой по «козлу», после чего сказала тем, кто эту штуку принес, - унесите «это» обратно.

После подобной экзекуции, настроение у всех было на нуле и мы, без разговоров, просто легли спать.

Последующие дни протекали без каких-либо происшествий и были весьма однообразны, в виду царившей в «особых классах» уставщины.

Я все также продолжал «радовать» учителя русского языка, своим собственным стилем письма, а учителя физики и математики обнаружили во мне несомненный талант.

Изначально, я не хотел выделяться из толпы своим отсутствием на хозяйственных работах. Но! Во-первых, я обнаружил, что мне и без них не хватает времени на изучение местной «информатики», а также истории и правописания. А во-вторых, мне оказалось «не по статусу» заниматься подобными вещами.

Я очень скоро выяснил, что в этом обществе поговорка: «лучше быть, чем казаться» - не работает. Тут все наоборот, кем кажешься – той, или в моем случае тем, ты и являешься. Этот мир, во всяком случае, в Пансионе, - мир каких-то иллюзий. Как и говорила Маргарита, тут все решает твоя родословная, плюс, конечно, богатство и влияние Семьи. А у меня в этом конкурентов, по крайней мере, в «особых классах», не было. Были, конечно, тут девчонки из богатых и влиятельных Семейств, но это все не то. По сравнению с моей Семьей, все они были нищими плебеями.

Так что, хоздеятельностью я не занимался, хоть меня и ставили «в график». Вместо меня эти работы выполняла какая-то иная девочка, которая, впрочем, была абсолютно не в обиде на меня за то, что ей приходится вкалывать вместо меня. Ибо, помимо очков, что она, само собой, получала за выполненную работу, я вознаграждал ее лично от себя. Кому-то покупал в местном буфете пресловутых конфет; кому-то «обед-ужин»; а кому-то, просто давал небольшую сумму денег.

А ведь мог просто отказаться от работы, благо на это бы закрыли глаза и свалить все на кого-нибудь еще, без какой-либо компенсации, с моей стороны.