Евгений Щепетнов - 1971. Восхождение [litres]

– Поклонники творчества Толкиена будут с вами не согласны! – усмехнулась дама. – А вы не хотели бы, чтобы по вашим книгам создали фильм или вообще сериал?

– Это все равно как если бы вы спросили у солдата – хочет ли он стать маршалом! – рассмеялся я. – Конечно, хотел бы. Но это не от меня зависит. Надеюсь, что мои книги понравятся читателям и кинодеятели ими заинтересуются.

– Мистер Карпов, скажите… а где вы прочитали книги Толкиена? Ведь их в Советском Союзе до сих пор не издали!

Оп-па! Вот я и попался! Прокол! Их издали в восьмидесятые годы, а сейчас 1971-й! Да и издали странно – одна переводчица умудрилась засунуть ВСЕГО Толкиена в одну небольшую книжку, вырезая целыми главами и добавляя дурацкой отсебятины! Помню, что писали об этой Бобыревой – чуть не проклинали. Даже в 2018 году ее вспоминали дурным словом – это надо же так испохабить чужую книгу!

– Во-первых, книги Толкиена ходят у нас по рукам так называемым «самиздатом». Это когда кто-то перевел книгу, а остальные распечатывают ее на машинке и передают по друзьям и знакомым. Слышал о таком, но читать Толкиена в «самиздате» не приходилось. Я читал ее в оригинале, на английском языке. Вы же слышите – я свободно изъясняюсь по-английски. Но прочитал я Толкиена совсем недавно, так что никакого влияния он на меня оказать и не мог.

– Как вы считаете, почему руководство СССР не хочет переводить и печатать романы Толкиена? В чем тут дело? Неужели в его романах есть нечто, подрывающее основы советского строя? Почему их не пропускает цензура?

– Для меня это загадка. Я ведь не так близок к власти, как вы думаете, – откуда я могу это знать? По-моему, его романы ничего особого из себя не представляют, ни как образцы художественной литературы, ни как нечто, имеющее политическую окраску. Политики там – ноль. Ну совершенно никакой политики! Что там можно было такого усмотреть – для меня загадка. Возможно, это чья-то ошибка, и мне кажется, что в конце концов наши чиновники разберутся с этим делом и снимут запрет на издание этих книг. Повторюсь – я не чиновник, не тот, от кого зависит решение по вопросу, но если бы от меня зависело – я бы снял запрет. Ну смешно же, право – полурослик несет колечко и спасается от злых гоблинов, фашистов, идет, чтобы победить зло! Как разведчик во время войны с фашистами! Ну что, что в этом плохого? Напомню – книги Толкиена были написаны во время Второй мировой войны, и под гоблинами и орками он вывел мировой фашизм. Так что плохого в этих книгах?!

Пресс-конференция длилась еще два часа. Я вымотался так, как не устал даже после ночного боя и последующих допросов. Каждый ответ приходилось обдумывать в доли секунды и выдавать верные слова. Иначе ведь и вернуться домой не смогу! А мне есть для чего возвращаться. Или – для кого.

Я не смотрел, что там случилось с Нестеровым. Судя по тому, что происходило, – его вообще должен был хватить кондратий. Единственный раз я глянул на него после того, как Страус сообщил о моих героических подвигах на улицах ночного Нью-Йорка. Нестеров был белым как мел и хватал ртом воздух, будто при сердечном приступе. Но мне было совершенно не до него.

Так-то я его прекрасно понимаю – по приезде в Союз его спросят: « А где ТЫ был, когда Карпов демонстрировал хероизм, спасая американских полицейских? Почему тебя не было рядом? И почему он потащился по ночному Нью-Йорку и вообще попал в эти неприятности? Почему не предотвратил?! »

А он должен был, точно. Отговорить меня, в конце концов – запретить мне! И если бы я вырвался в город без его разрешения, практически через его труп – тогда другое дело, тогда вся вина за происшедшее лежит на мне. Но он лежал в номере и страдал от похмелья. А потому – будет расплата. И Нестеров об этом знал.

Мне даже было немного стыдно и жаль гэбэшника – не хотел подставлять, видит бог! Но что сделать, если так вышло?! Кто виноват? Это форс-мажор!

Когда все корреспонденты разошлись с пресс-конференции, а мы всей толпой оказались в моем номере, Страус, который сидел за столом и пил ледяное шампанское, с довольным видом задумчиво сказал:

– Это самая лучшая пресс-конференция, которая у меня была! Майкл, если ты нарочно пошел и нашел этих черных ублюдков, чтобы подгадать к пресс-конференции, – ты гений! Хе-хе-хе… лучшей рекламы и представить трудно!

– А черные? – спросил я, глядя на Нестерова, находящегося в состоянии прострации. – Если они устроят бойкот продаже книги? Мол, не будем покупать книги этого убийцы!

Страус фыркнул, закашлялся, а потом хриплым после кашля голосом возопил:

– Майкл, не смеши! Черные не твоя аудитория! Они тебя не будут читать! Они вообще не читают ничего сложнее комиксов! Какие книги?! Твои читатели – белые американцы обоих полов, которые живут серой жизнью и мечтают о приключениях! О сказке! Клерки! Средний класс! Ты правильно все сказал на пресс-конференции! Вот если бы твоя книга говорила о том, как черные завоевывают мир, отнимая его у мерзких белых ублюдков, – это, да! Это бы черные читали! Но только если книга не превышала бы объемом комикс о Супермене! Ха-ха-ха…

– Похоже, Роджер, ты не очень-то любишь цветных? И особенно черных? – осторожно осведомился я, наливая себе холодной минералки.

– А за что мне любить эту грязь? – презрительно хмыкнул Страус. – От них одни неприятности! Они не хотят работать, но хотят получать. Они совершают преступления и не хотят за них отвечать! Когда черных тащат в суд за то, что они совершили, – эти ублюдки в суде кричат, что их судят за то, что они черные! Это – как? Как тебе это нравится?

Я сообщил, что мне это никак не нравится и что перед законом все равны, и Страус довольно хмыкнул, продолжив обличать чернокожее население Америки, ну а я тем временем готовился к разговору с Нестеровым. Очень неприятному для нас обоих разговору!

Страус и его камарилья ушли через полчаса, оставив нас отдыхать после трудной ночи и трудной пресс-конференции. Обсуждение дальнейшей нашей жизни оставили «на потом». Номера были оплачены еще на трое суток, и мы могли не беспокоиться, что нас из них выгонят. А вот потом надо будет думать – куда деваться.

Жить в консульстве? Глупо как-то… да и позволят ли они у них жить. Но к ним, в консульство, все равно придется обратиться, это определенно. Ситуация очень даже неоднозначная, очень странная, и, чтобы понять это, не надо быть семи пядей во лбу.

– Что ты наделал! – замогильным голосом спросил Нестеров, глядя на меня глазами обиженного Бемби. – Как ты мог?!

– Что мог? – вздохнул я и, чтобы прекратить дальнейшее нытье, предложил – давай поступим вот как: когда меня спросят, как я оказался на улице Нью-Йорка ночью, я скажу правду. Я тебя обманул, сказал, что лягу спать и никуда не пойду. А сам отправился гулять. Ты об этом ничего не знал и сделать ничего не мог, потому что я насильно выпроводил тебя из номера, сказав, что желаю спать один, а не в твоей компании. И тебе ничего не оставалось, как отправиться в свой номер. А еще, мы с тобой скажем, что случившееся никак не бросило тени на образ советского человека. Наоборот! Мы показали на весь мир, что советский человек является защитником добра, закона и порядка. И что он всегда готов вступиться за обиженных и угнетенных. Ну как-то так, я утрирую, конечно, – сам придумаешь, как и что сказать. Думаю, что мысль тебе понятна. И вот теперь все информационные агентства разнесут по всему миру, как хороши советские люди и как нехорошо на них нападать! А также на тех, кого они взяли под защиту! Чревато для агрессоров! Понял?