Александр Михайловский - Народ Великого духа

– Понятно, – сказал Серега, – черт его знает, как так получилось, Андрей Викторович…

И это вместо извинений. Ну да ладно. Солнце совсем спряталось за горизонт, стремительно наступает вечер, и нам с Серегой нужно отступать обратно в лагерь, где мои жены, и нынешние и будущие, уже готовят ужин из привезенных с собой продуктов. А делами мы займемся завтра с утра. Еще предстоит подумать о том, как прорубиться к трюму через самую сердцевину ежевичника, затратив минимальное количество усилий.

4 июля 2-го года Миссии. Среда. За час до полудня. Примерно в пяти километрах от устья Гаронны, временный лагерь исследователей обломков парохода.

Андрей Викторович Орлов, прапорщик запаса, главный охотник и военный вождь племени Огня.

Прорубаться через плотные колючие заросли ежевики оказалось занятием не таким простым, как мне казалось первоначально. Это не одиночные ветви, которые легко можно отсечь ловким ударом. Больше всего эти заросли напоминали спутанную в клубок колючую проволоку. Рубить такое препятствие мачете, конечно, можно, но результат получается сомнительным. После нескольких болезненных царапин, при мизерных результатах, стало ясно, что прорубиться напрямую можно только в защитном костюме из толстой кожи или брезента. Ну, или в средневековой кольчуге и латных рукавицах. В противном случае задолго до конца работы все мои легко одетые нынешние и будущие жены окажутся израненными до полной утраты трудоспособности, да и мой камуфляж превратится в лохмотья. Тут больше подошел бы инструмент для проделывания проходов в проволочных заграждениях, ножницы для резки проволоки с метровыми рукоятями, – но, увы, ничего подобного у нас не имеется.

Идея Тами развести костер и, постепенно продвигая его вглубь зарослей, прожечь себе проход, я отверг на корню. Лесной пожар нам тут совсем не нужен. Местные, когда таким образом пережигают стволы деревьев на свои знаменитые челноки-однодревки, принимают просто эпические меры пожарной безопасности, со всех сторон окапывая обреченное дерево и следя, чтобы от кольцевого костра даже искорка не отлетела в сторону. А тут – начало июля, палая ежевичная листва, и сосновые иглы сухо шуршат под ногами. Стоит развести костер – и все это сначала затлеет, а потом, не разбирая дороги, полыхнет низовым пожаром. Нет, это точно не наш метод.

Так же я не одобрил и идею свалить в сторону обломков корабля одну из вековых сосен и использовать ее ствол в качестве моста. Нет, идея сама по себе неплохая, не сулящая неприятностей вроде лесного пожара, но она неосуществима – в силу того, что свалить такую сосну мы можем только цепной электропилой, которой, ее во-первых, при нас нет, а во-вторых, даже если бы она и была, ее тут совершенно нечем запитать. И вообще, всемогущество нашего электроинструмента ограничено длиной электрического кабеля или возможностью доставить к месту проведения работ генератор вместе с приводом. Пора переходить на мускульную силу. Топор лесоруба или пила «Дружба-2», конечно, замедлят темп проведения работ, но одновременно снимут нас с электрического поводка; но опять же – чего пока нет, того нет.

Отступаем от проблемы не солоно хлебавши, поскольку пробиться к грузовому люку со стороны ежевичных зарослей в лоб не представляется возможным. Необходимо искать другой путь или другие методы.

Еще раз как можно ближе обхожу место крушения по кругу. Со стороны лагеря сборщиков водорослей, откуда Серега и начинал свою эпопею – бесформенное нагромождение фрагментов корпуса, листы обшивки, частью с балками [18], частью без. Упади корабль не в лес, а на ровное место – и эти обломки рассыпались бы в разные стороны, открывая доступ к грузу, выпавшему на место крушения. Но стволы деревьев ограничили их распространение ближайшими окрестностями. Кое-где они растут так тесно, что похожи на ограждающий эту свалку забор. За пределы этого нерукотворного ограждения выпали только небольшие фрагменты – вроде мелких обломков и ящиков с оружием и боеприпасами, которые хранились в разрушенном трюме или надстройке (а быть может, увязанные в штабель и укрытые брезентом, были складированы прямо на палубе).

Рецепт тут прост. Необходимо спилить деревья, которые ограждают место крушения, а потом мощной техникой растащить обломки. Но вот техники у нас нет, а рычажная таль, работающая через полиспаст, которая может ее заменить, оказывается бесполезной из-за того, что деревья пилить нам все-таки нечем. Нет, в конечном итоге за год-другой мы с этим справимся. Соберем валяющийся тут повсюду металлический лом и перекуем его в топоры и прочие дельные вещи. Потом явимся сюда во всеоружии зимой по санному пути и первым делом пробьем к месту крушения просеку, используя срубленные деревья для строительства склада-пакгауза в устье Гаронны. И лишь после этого, расчистив окрестности, приступим к методичному растаскиванию обломков при помощи рычажной тали или даже самодельных кабестанов на конной тяге. Зимой и ежевичник можно будет прожечь безо всякой опаски. Когда кругом сугробы, лесных пожаров не бывает по определению. Если подойти к вопросу по-хозяйски, то в итоге этот пароход будет утилизирован как свинья у хохла, от которой по обычаю после разделки остаются только зубы да дерьмо.

Но я в какой-то мере заразился паранойей Петровича и оттого вынужден задать себе главный вопрос. Есть у нас время для столь кропотливого подхода к снаряду или уже завтра нас настигнет нечто такое, отбиваться от чего нам придется, используя любые доступные возможности? И еще один вопрос. Что такое лежало во втором трюме, что эту халабуду буквально разнесло вдребезги и пополам? Я-то не Петрович и не Серега, и представляю себе суть вопроса во всем его многообразии. Начинка тогдашних торпед была так себе. Знаменитая «Лузитания» никогда бы не утопла, если бы немецкой торпеде не помог внутренний взрыв. Этот пароход, в десять раз меньшего водоизмещения, будь он гружен инертным железом, от одной торпеды, возможно, тоже пошел бы на дно, но то, что мы видим здесь, больше подходит под определение «разнесло на куски». Видел я такое в хронике, когда после сильнейшего взрыва нос транспорта тонет отдельно, корма отдельно, а того, что посередине, просто нет. Корпус, разломившийся пополам и сложившийся «перочинным ножиком», выглядел бы совсем иначе. Хрен его знает, что там могло быть: фугасные снаряды к тогдашним гаубицам или просто тротил «в ящиках» для дальнейшей расфасовки на французских снарядных заводах.

Но впрочем, это совсем неважно. Важно, что эти груды металлического хлама, в которые превратилась средняя часть корпуса, могут оказаться пустышкой, и под ними не окажется ровным счетом ничего ценного. Лезть в корму тоже не имеет смысла. Груза там не может быть по определению, а только мертвое ржавое железо. А оно нам пока глубоко параллельно. Остается только носовая часть, если судить по количеству грузовых люков, с двумя трюмами. Если добраться до них через бывшую палубу со стороны ежевичника не получается, то остается только форштевень и место перелома. При этом надо учитывать, что даже упав на землю с сохранением относительной целостности, носовая часть корпуса все равно изрядно деформировалась. Подбойный нижний борт смяло, отчего форштевень оказался фактически на уровне земли. И он тоже лежит в ежевичнике, только тут заросли не столь густые, как те, что со стороны палубы, и ширина полосы кустарника не несколько десятков, а три-четыре метра. Если перекинуть через эту полосу кустов щит из связанных между собой сыромятными ремнями стволиков молодых сосен (которых тут более чем достаточно), то можно взобраться на вздымающийся бугром борт и пройти по нему до конца, чтобы в итоге понять, откуда тут растут ноги и откуда руки. А также глянуть сверху на слегка заваленное обломками место излома корпуса на предмет того, стоит ли пытаться его разгребать.