Александр Михайловский - Народ Великого духа

Засада, не в пример тому, как это делают галлы и прочие варвары, была организована по всем правилам, причем силами, которые раз в десять уступали нам численно, но превосходили искусством истребления врага на поле боя. Стрелы их оружия, по принципу действия аналогичного греческому полиболу [34], а по силе выстрела равного римским однозарядным скорпионам [35], навылет пробивали наши щиты, доспехи и человеческие тела, отчего пораженные легионеры валились наземь целыми рядами. На всю жизнь я запомнил ужасный грохот вражеского оружия, посылавшего нам в лицо сотни стрел, противный посвист пролетающей мимо смерти, глухие удары болтов о щиты, треск расщепляемого дерева, вскрики и стоны раненых, которых не смогли защитить римские доспехи. Первые шеренги, по команде Секста Лукреция Карра бросившиеся вперед, полегли в полном составе, и вместе с ними погиб прохвост и карьерист Прокл Корнелий Фавст – в его тело вонзилось сразу несколько дротиков. А ведь он так старался выделиться и доказать, что сын отпущенника, милостью великого Суллы причисленного к римским гражданам, ничуть не хуже коренных римлян. Именно он метнул тот дротик, который поразил жреца, и именно на него первого обрушивалась ярость возмездия.

Я не могу утверждать, что остальные солдаты, выполняя дурацкий и преступный приказ трибуна, промахивались намеренно… но все же при жизни это были простые сельские парни, почитающие пожилых людей и тем более жрецов. Если бы этот жрец пытался заговорить с нами на одном из варварских наречий или его слова были бы словами ненависти и проклятия – тогда все, что произошло далее, было бы правильно и логично. Но нет – он заговорил с нами на латыни, о мире и дружбе, и именно за это Секст Лукреций Карр приказал его убить. Как и многие облеченные властью, лично никогда не стоявшие в первой линии легионов, он считал, что мира может просить только слабая, побежденная сторона. Увы, это опасное заблуждение. Я, отлично зная, чем пахнет и своя и чужая кровь, тоже не рвался бы в драку ради самой драки, – по крайней мере, пока не будут ясны последствия того или иного решения.

Но сейчас поздно об этом рассуждать: вражеское оружие поразило меня в обе ноги, и теперь я не смогу встать, даже опираясь на копье. Это совсем маленькие дырочки, в которые не пролезет и мой мизинец, но, несмотря на это, кровь из них хлещет фонтаном. Еще немного повыше, примерно на полторы ладони – и я бы лишился самого дорогого для мужчины. Чтобы не истечь кровью, я перетянул ноги выше ран ремнями портупеи и приготовился ждать, что будет дальше. Я же не какой-то там патриций и бросаться на меч по такому нелепому поводу, как поражение, не собираюсь. Либо меня добьют, либо нет, – и в последнем случае возможны самые благоприятные варианты, но, однако, торопить свою смерть я не собирался. Не то что этот Секст Лукреций Карр, который начал бой с того, что приказал убить чужеземного жреца, а закончил тем, что приказал убить самого себя.

Впрочем, никто меня не добил. С интересом я наблюдал за вражескими солдатами, одетыми в зеленые штаны и рубахи, – это одеяние сплошь было покрыто черно-зелеными пятнами, производя очень странное впечатление. И в какой-то момент я отчетливо и с изумлением осознал, что в подавляющем большинстве это женщины и совсем молодые девицы. А то, что это были именно солдаты, а не варварское племенное ополчение, я могу сказать определенно. Было видно, что их тренировки начались недавно, но, несмотря на это, они уже далеко зашли по тому пути, что ведет от взятой на улице деревенщины к настоящему солдату, готовому беспрекословно выполнять приказы. Настоящими же профессионалами там были командиры, или, точнее, главный командир. Двое других явно служили в легионах, но достаточно давно и на невысоких должностях. Впрочем, знакомство с ними мне еще только предстояло.

Перейдя через ручей, женщины-солдаты принялись осматривать место битвы; при этом их интересовали исключительно те наши легионеры, которые вовсе не были ранены или были ранены настолько легко, что оставались на ногах. Тех, кто не подчинялся их командам, они «нежно» покалывали пониже спины наконечниками своих копий. А команда была проста: разоблачиться догола и отойти в сторону в ожидании решения своей участи (правильно, голому человеку значительно сложнее спрятать оружие). Тех безрассудных упрямцев, кто отказывался выполнить это требование, убивали на месте. Эти женщины, темные и светлые, были суровы, как богини мести Эриннии, и поэтому после нескольких случаев смерти за неповиновение к ним стали относиться с чрезвычайной серьезностью. Невозможно было не отметить, что среди них попадались и премиленькие, и сложно было смириться с мыслью, что такая красотка способна проткнуть тебя наконечником своего копья или сделать грохот, который со страшной силой метнет в тебя маленький, но смертоносный дротик… Но, увы, их хладнокровные действия вынуждали относиться к ним соответствующе.

А потом ко мне подошли трое, и все они были представителями сильного пола. Тот, что стоял в центре, выглядел как типичнейший центурион, подобно мне выслуживший в легионах много лет. Таких как мы можно безошибочно узнать даже когда они одеты в серую тунику и коричневый шерстяной плащ обычного горожанина. Легионы накладывают на нас печать, которую не стереть до конца жизни.

Второй человек в этой компании тоже когда-то ходил под орлами, но совсем не долго. Было видно, что он не забыл, как держать в руках оружие, но сейчас он тут магистрат [36]или даже сенатор. Хотя нет: для сенатора в нем недостает напыщенности, мелочного зазнайства и осознания собственной важности. Чувствовалось, что это очень занятой человек и он чрезвычайно недоволен тем, что наше нападение оторвало его от важных дел.

Третьим в этой компании был совсем еще юноша, гм, патрицианского происхождения. Несмотря на это, общение с людьми дела, похоже, вышибло из него ту дурь, которой он пропитался в отчем доме, что сделало его весьма полезным членом общества. Впрочем, тут он был не ровня Центуриону и Магистрату, просто он говорил на латыни, а они нет.

– Вы Гай Юний Брут, – осведомился у меня молодой человек, – самый старший из всех центурионов этого отряда, не так ли?

– Да, – проворчал я, – это и в самом деле так. Не вижу необходимости скрывать этот факт. Вон мой шлем с поперечным плюмажем, а это мой доспех вместе со всеми знаками центурионского достоинства…

– Я рад, что мы не ошиблись, – кивнул юноша, – некие мутные личности, назвавшие себя Кокидус и Таранис, именно вас назвали в качестве человека, с которым можно вести дело. Секст Лукреций Карр поступил весьма умно, когда приказал своему слуге несколько раз проткнуть себя мечом. Как раз с ним мы никаких дел вести не собирались, и он благоразумно избавил нас от необходимости самолично лишать его жизни.