Александр Михайловский - Народ Великого духа

– Эти двое галлов, – сказал я, – как и все представители их народа, просто мелкие прохвосты и предатели. Впрочем, даже они, наверное, должны были вам сказать, что я не беру взяток и не предаю Римскую Республику.

– Римская Республика, – с некоторым пренебрежением сказал юноша, – для вас сейчас даже дальше, чем звезды. Ее просто еще нет в этом мире до начала времен, поэтому предать вы ее не сможете, даже если захотите. Что же касается взяток, то их вам никто и не предлагает. Разговор у нас будет очень серьезным, и обсуждать мы будем жизнь и смерть всего вашего отряда. Если мы договоримся, то для вас возможны наилучшие варианты, если же нет, всех вас ждет только смерть.

Некоторое время после этих слов я молчал, пытаясь осознать услышанное. Почему-то я сразу поверил в слова Центуриона о том, что Рим сейчас для нас даже дальше, чем звезды. Такие люди не врут, точно так же, как и я сам. Ложь вредит не только обманутому, но и тому, кто ее изрекает. При этом юноша перевел мне слова Центуриона так, что можно было понять, что Рим не потерпел поражение, не разрушен и не пал в прах, а просто удалился от нас на недосягаемое расстояние. Или, быть может, это мы удалились от Рима так далеко, что теперь никогда не сможем вернуться…

– Но как так может быть? – спросил я, забыв обо всем. – За что нам такое наказанье?!

– Вы, – ответил мне юноша, – как и все прочие, попали в этот мир до начала истории волей могущественного божества. Теперь расстояние, которое отделяет вас от Рима, измеряется не в милях и не в суточных переходах, а в годах и тысячелетиях. До основания Рима, плюс-минус локоть, осталось еще примерно тридцать шесть тысяч лет. И наказаны вы за дело. За алчность, кровожадность, неисполнение договоров и обман доверившихся. Всемогущий Бог суров, но справедлив, так что можете считать свою судьбу чем-то вроде децимации. И вот теперь, когда вы побеждены и унижены, у нас возникли сомнения, стоит доводить дело до логического конца или имеет смысл попытаться сохранить вам жизнь.

– Лучше умереть свободным, чем жить рабом, – хрипло произнес я, – это говорю вам я, центурион Гай Юний Брут.

Центурион что-то сказал юноше на своем языке – и тот утвердительно кивнул.

– Мы не держим рабов, – сказал молодой человек, – они плохо работают и требуют постоянного присмотра. Пленные враги у нас либо умирают сразу, либо проходят несколько фаз состояния различной степени зависимости, и конечным итогом всех этих метаморфоз должен стать свободный гражданин нашего общества, действующий в соответствии с осознанной необходимостью… Но этот статус, как и все промежуточные, нужно еще заслужить. А вас (в смысле, всех римлян), дорогой Гай Юний Брут, это касается вдвойне, потому что, не успев прийти в этот мир, вы уже смогли крупно нагадить. Жрец Верховного [37]Бога, которого вы стремились убить, весьма уважаем среди местного народа, да и жестокое истребление женщин и детей одного из самых безобидных местных кланов тоже изрядно подпортило вашу будущность. Не стоило вам этого делать, ой как не стоило. Там, где другие должны были бы сделать один шаг по пути очищения от скверны, вам теперь предстоит пройти два или три…

Молодой человек замолчал, а мне опять пришлось осмысливать услышанное. Представить себе народ, который не имеет рабов, было так же трудно, как и людей летающих по воздуху. Естественное желание любого человека схватить своего врага, надеть на него оковы и заставить его делать за себя тяжелую, грязную и неприятную работу. С другой стороны, Центурион тоже прав. Когда легион находится в походе, никаких рабов в нем быть не может, как, собственно, и тогда, когда он стоит лагерем. Легионеры, даже центурионы, все делают сами: сами разбивают лагерь и ставят палатки, сами собирают дрова для костра и варят обед на свой котуберний [38]. Необходимость в рабах – это удел крупных поместий, шахт и каменоломен, а простому землепашцу и ремесленнику они как-то без надобности. Сенаторский сынок Секст Лукреций Карр, пока был жив, конечно, без рабов обходиться не мог, но вряд ли Центурион прислушался бы к его мнению.

Впрочем, какая мне разница? У меня у самого и у моей семьи никогда не было рабов, и я не собирался ими обзаводиться. Да и зачем – чтобы получить удар ножом в спину или шнурок удавки, накинутый на шею? Таким образом задушить человека сможет даже слабая женщина. И неважно, что потом магистраты распнут всех домашних рабов до единого – покойнику будет уже все равно. А уж парни, которые сейчас ждут решения своей судьбы, переминаясь с ноги на ногу, уж точно никогда даже не задумывались насчет обзаведения говорящим инвентарем. Более того, семьи многих из них были настолько бедны, что они сами могли оказаться рабами за долги или по каким-то другим обстоятельствам [39]. Так и сейчас, всем римлянам следует благодарить богов за то, что странные чужаки отрицают рабство. А то гнуть бы им до конца жизни спины в каменоломне или на шахте, под присмотром самых гнусных из своих товарищей, которых новые господа непременно обратили бы в надсмотрщиков. По крайней мере, именно так поступили бы римляне…

– Да, господа незнакомцы, – после приличествующих случаю размышлений сказал я, – ваши предложения кажутся мне вполне разумными и достойными рассмотрения. Единственное, что я хотел бы знать: предложенное вами соглашение касается только тех наших товарищей, которые сами стоят на своих ногах, или вы также окажете помощь нашим раненым?

– Разумеется, – перевел слова Центуриона молодой человек, – мы окажем помощь всем, чью жизнь можно спасти в полевых условиях. Остальным, увы, мы можем только помочь максимально безболезненно перейти в иной мир, чтобы не длились их страдания, непозволительные живым существам.

– Мы это понимаем, – кивнул я, – и думаю, что эту работу лучше всего поручить нашему врачу, греку Ефимию, он уже не раз помогал нашим солдатам отходить в мир иной, когда их раны были неизлечимы. И еще я попросил бы вас не глумиться над телами павших, ведь в таком случае веры в ваши слова о будущем гражданстве будет гораздо меньше.

– Хорошо, – сказал Центурион, – вас устроит, если похоронами займутся сами ваши товарищи? Они выроют яму на этом поле и захоронят в ней своих погибших, а также всю одежду и снаряжение, которые вы принесли с собой из своего мира. Это тоже часть очищения от скверны. Нагими, как новорожденные младенцы, вы пришли в этот мир и при вас не должно оставаться ничего, что могло бы напомнить вам о прошлой жизни. Единственное исключение из этого правила – это железо: ваши гладии, кинжалы-пугио, доспехи и наконечники пилумов; они будут перекованы для повторного использования. На этом давайте закончим наш разговор. Сейчас вам окажут медицинскую помощь, после чего на носилках отнесут к вашим товарищам, чтобы вы могли приступить к исполнению своих новых обязанностей.