Александр Михайловский - Народ Великого духа

– Я это помню, – сказал Андрей, – но тут такое дело: каков поп, таков и приход. И к армии эта поговорка относится даже больше, чем к церкви. Вот, полюбуйся… судя по всему, это и есть Секст Лукреций Карр собственной персоной.

С этими словами Андрей подвел меня к трупу богато одетого молодого мажора. Один бронзовый позолоченный панцирь, имитирующий обнаженное человеческое тело, наверное, стоил целого состояния. Дополняли картину такой же пышный шлем с алым плюмажем, одежды из шелка и батиста, а также пальцы, унизанные перстнями с драгоценными камнями. Тьфу ты, гадость! Вокруг трупа пижона разлилась громадная лужа крови, однако при первом же взгляде становилось ясно, что наши пули тут ни при чем. Молодца уложили несколькими ударами длинного меча снизу под кирасу. Меч присутствовал тут же. Слуга, зарезавший господина по его собственному приказу, сам бросился на его острие, сводя счеты с жизнью и теперь, скорчившись, лежал у ног своего господина.

– М-да… – сказал я, – даже если этот персонаж виновен во всех совершенных злодеяниях, это не решает основной проблемы. Мы с тобой, Андрей, как и все наши товарищи, являемся варварами, то есть людьми дикими и неполноценными, которых вполне допустимо грабить, убивать и брать в рабство. На этом же основании твои телятки перерезали Плотвичек. И я даже не знаю, как их можно убедить в обратном, какими словами сказать, что нет ни римлянина, ни дикаря, и что все мы люди, равные в правах и обязанностях, невзирая на то, что отличаемся друг от друга.

– Знаешь, Петрович, – сказал вдруг Андрей, – а ведь это мне следует гореть желанием перестрелять этих римлян без суда и следствия, а ты должен уговаривать меня этого не делать. Но сейчас у нас все наоборот. Я доказываю тебе полезность этих парней, а ты сопротивляешься изо всех сил…

– Я тоже не хочу перестрелять их без суда и следствия, – ответил я, – и одновременно опасаюсь впускать их в наше общество. Если мы не учтем всех негативных нюансов, то в перспективе нас может ждать бунт, гораздо более опасный, чем тот заговор, что составили молодые волчата. Чтобы все прошло безопасно, этим людям нужно быть уверенными, что мы круче римлян. И не только в плане оружия, но и относительно общей организации общества, которое должно быть значительно более справедливым и упорядоченным, чем Римская Республика.

– На самом деле, – сказал Андрей, – ларчик открывается просто. В глазах римлян мы уже значительно больше похожи на них самих, чем на каких-либо варваров. И в пользу этого работают следующие факторы. Во-первых, наши бойцыцы одеты в одинаковую униформу, выполняют команды и ведут себя как нормальные солдаты, а не как сборище диких бабуинов; единообразие в армии – это признак цивилизации, варвары же наряжаются кто во что горазд и вытворяют такое, что нормальному человеку и в голову прийти не может. Во-вторых – даже здесь, в Каменном Веке, мы с тобой не бросили привычки брить морды и стричься, и этот факт тоже делает нас больше похожими на римлян, чем на варварских вождей. В-третьих – наш поселок, который они видят прямо сейчас, построен по любимой ими линейно-прямоугольной схеме, в то время как варвары ляпают свои дома куда попало… Кроме того, это не они нас победили, а мы их; причем победили, четко рассчитав свои действия, а не навалившись толпой, – это обстоятельство они должны понимать более чем четко.

Да… а Андрей у нас, оказывается, знаток душ человеческих (точнее, армейских). Или в самом деле за две тысячи лет ничего не изменилось в этом подлунном мире? Контрактники остаются контрактниками, сержанты сержантами, офицеры офицерами. И если где-то начальствуют достойные старшие командиры: «слуга Республике, отец солдатам», то где-то к командованию пробиваются блатные сынки сенаторов, губернаторов и первых секретарей. Так что, кто видел одну кадровую армию, тот, можно сказать, видел их все.

– Ну что же, – сказал я вслух, – дерзай, Андрей, но будь осторожен. Если я правильно помню историю, то эти ребята весьма склонны к бунтам, переворотам и участию в гражданских войнах. А нам этой заразы тут не надо. Нам нужны соратники и сотрудники, которые вместе с нами впрягутся в воз и потащат его изо всех сил, а не разбойники, которые, подобно шакалам, примутся делить его содержимое. Впрочем, другие варианты развития событий нравятся мне еще меньше. От мысли об убийстве беспомощных раненых и сдавшихся в плен меня начинает тошнить. Идея изгнать их прочь с одним ножом на четверых тоже попахивает тухлятиной. Если они не выживут, это будет ничуть не лучше прямого убийства; а если выживут и укрепятся среди местных, то мы получим долговременный серьезный геморрой, потому что такие вещи не прощают. Они будут нам мстить, а мы будем тратить на защиту от этой мести весьма серьезные ресурсы, людские и материальные. Так что если у тебя получится найти ключик и от этого ларчика, чтобы лучшие из римских легионеров тоже смогли влиться в состав нашего народа, я буду только рад. В противном случае нам следует перебить этих людей всех до единого, и нам это тоже не пройдет даром.

Тогда же и там же, старший центурион [31]Гай Юний Брут

Пока мы маршировали в наш последний поход, меня грызли страшные сомнения. Кидаться вот так вперед, без нормальной разведки и тщательно обдуманного плана – недопустимо, даже если бы на этих чужаков собирался напасть весь наш седьмой легион в пике свой силы, а не тот, что теперь, потерявший треть солдат в ожесточенном сражении. Да что там говорить: после кровавой битве на Сабисе из восемнадцати центурионов по списку в трех наших когортах в наличии осталось только пятеро, а в остальных центуриях заправляют опционы [32]или вовсе простые легионеры. Сейчас это сулило обернуться катастрофой, ведь нами командовал не проверенный легат, и даже не военный трибун [33]с опытом и талантом, а такое ничтожество, как сенаторский сынок Секст Лукреций Карр. Командиры такого рода, как правило, предаются неумеренным убийствам и грабежам, тем самым развращая своих солдат, – так что те начинают больше думать не о службе, а о том, как бы набить мошну и удовлетворить зов похотливых чресл.

Вот и на этот раз настроения в марширующих навстречу гибели манипулах были самыми залихватскими. Ведь враг был слаб и малочислен, и впереди солдат не ждало ничего, кроме убийств, грабежа и безудержного насилия. В этом Секст Лукреций Карр уверовал сам и уверил солдат. Но что же вышло на деле? А на деле неожиданно выяснилось, что враг страшен и опасен, как голодный нильский крокодил, залегший в зарослях тростника. Мы сами влезли в его пасть и сами дали сигнал к своему истреблению, забросав пилумами местного жреца, заговорившего с нами о мире. Видимо, их религия не позволяет первыми нападать на незнакомцев, и мы сами дали повод к тому, чтобы они обрушили на нас всю мощь своего оружия.