Александр Барышев - Южно-Африканская деспотия [СИ]

Но тут молодой человек открыл глаза, посмотрел мутно и вдруг издал басовитый рев. Бобров растерялся. Чадо смотрело прямо на него и орало. Бобров представил себя со стороны: немытый, взлохмаченный, с многодневной щетиной с самых Афин. Да тут любой испугается. Он с подозрением посмотрел на Златку. Нотой было не до Боброва. Она наклонилась и подхватила вопящий сверток.

— Ну конечно, — сказала она, — мокрый. Агата, перепеленай пожалуйста. Ну вот, — она повернулась к Боброву, — и увиделись.

— Я так в детстве не орал, — сказал Бобров. — Значит, он весь в маму.

— То есть, я, по-твоему, орала? — уточнила Златка.

— Ну не знаю, — неопределенно ответил Бобров. — Я с тобой познакомился гораздо позже.

Бобров бережно обнял жену и шепнул ей на ушко:

— Спасибо тебе. Кстати, как назвала первенца?

Златка хихикнула и потерла ухо.

— Ну, как ты и просил — Дионисом.

— Да не Дионисом, а… — начал было Бобров, но потом сказал. — А впрочем, пусть будет Дионис. Дионис Александрович! Звучит! А?

Сын немедленно подтвердил это победным воплем.

Торжественный пир устроили между обедом и ужином, поэтому перед началом пира у присутствующих, пропустивших обед, основная мысль была о еде. Новая повариха если и уступала Ефимии, то совсем немного, а те, кто Ефимию не застал, разницы ощутить не могли. Перед самым пиром Бобров, уже вполне вписавшийся в жизнь поместья, дал указание подавальщицам вино в кратеры наливать разбавленным на одну треть, чтобы народ как можно дольше сохранял ясные головы.

Усевшись на свое традиционное место во главе стола и имея по бокам обеих жен, Бобров окинул взглядом стол. Народу на этот раз набралось много и слава Сереге, которому пришла в голову светлая идея надставить стол на целый метр. Медики уселись все вместе. Рядом с ними поместился дядя Вася, который вместе с Петровичем составлял как бы совет старейшин. Напротив них разместились местные кадры: Андрей, Евстафий и Никитос. Все с женами. Это у них вроде как вошло в привычку. А как с ними трудно первое время было. Ломать традицию — это вам не город закладывать. Это, пожалуй, потруднее будет. Серега с Дригисой заняли противоположный конец стола, как бы замкнув его. Рядом с ними примостилась с одной стороны Млеча, которая без Вована чувствовала себя несколько скованно, а с другой стороны Нина Григорьевна. Еще пару мест занимали новенькие, которых Бобров не знал, но Серега уже объяснил, что это нужные и знающие люди.

Бобров, поднявшись, произнес короткую речь, поздравив всех присутствующих с трудовыми достижениями и перечислив их подвиги на разных нивах. Не обошлось и без описания перспектив, причем близких. И эта часть речи всем понравилась больше всего. Особенно, когда Бобров объявил о премиальных. Местные зашушукались, делая большие глаза — они о таком слышали впервые и на всякий случай опасались. Бобров же усмехнулся про себя, он уже успел пообщаться с главным счетоводом — Дригисой и выяснил, что без труда сможет выделить каждому из присутствующих местных по пять тысяч драхм, что было вполне достаточно для покупки участка земли с приличной усадьбой. Неместные должны были получить свое от Смелкова безналичным переводом на один из банковских счетов по выбору. Смелкова с отчетом ждали со дня надень. О суммах, которые он представит, догадывалась одна Нина Григорьевна, но держала это при себе, тем более, что никто ее не спрашивал, надеясь получить самые точные сведения из первых рук.

После озвучивания причитающихся ништяков и короткого рассказа о жизни в южной Африке застолье свернуло на привычную колею и покатилось по ней под звон посуды и бульканье наливаемого вина. Бобров с ностальгией вспомнил первые пиры несколько лет назад, когда в триклинии кроме звона и бульканья слышалось еще и чавканье гостей. Сейчас народ оцивилизовался, но одновременно ушла безвозвратно прежняя непосредственность.

Насытившись и напившись, присутствующие стали разделяться на группы по интересам. Шум в триклинии стал громче, потому что говорили сразу несколько человек. Бобров, чтобы далеко не ходить, организовал группу из своих жен. Ему этого вполне хватало, а, судя по выражениям их лиц, девчонкам тоже. Златка, завладев общим вниманием, сразу перевела разговор на свое чадо. Тема оказалась интересна всем. Апи как раз примеряла на себя звание матери и ей жутко хотелось повторить Златкин путь, потому что, хоть сын и считался общим, но Апи чувствовала некую неудовлетворенность от такого материнства и ей бы очень хотелось стать мамой по-настоящему. Несмотря на все испытания, ею пройденные, девушкой она оказалась здоровой, и Петровна это авторитетно подтвердила.

Бобров посматривал на своих раскрасневшихся подружек и никак не мог определить, которая из них красивее. Он примеривался и так, и эдак, а потом бросил свое бесполезное занятие, решив, что обе лучше. Тем более, что Златка стала посматривать на него с нехорошим интересом. Очень вовремя пришла Агата, и Златка умчалась к сыну.

А Апи стала приставать к Боброву с вопросом, сколько ей причитается премиальных, как местной уроженке и, когда Бобров сказал, что ей, как, впрочем, и Златке, ничего не перепадет, спросила вроде как наивно:

— А почему?

Бобров, который принял на грудь уже достаточное количество вина, хотел объяснить кратко, но вынужден был следить за дикцией, а поэтому говорил медленно, растягивая гласные. И то, что можно было выразить несколькими словами, растянул на целую лекцию. Апи сначала слушала внимательно, надеясь получить ответ на свой вопрос, но Бобров тут же свернул в такие дебри, что она моментально потеряла нить рассуждений и уже хотела со всей непосредственностью порекомендовать Боброву пойти проспаться, но тут, слава богам, появилась Златка и Бобров озадаченно умолк, соображая, стоит ли продолжать лекцию, или все-таки начать с начала, которого Златка не слышала.

Боброва выручила, сама того не зная, жена Никитоса, которая засобиралась домой в связи с поздним временем. Бобров немедленно возразил, что комната для них всегда найдется. Никитос, тоже послушно поднявшийся из-за стола, тут же ухватился за Бобровскую фразу и сел обратно. Однако, Элина была безжалостна. Она привела кучу аргументов. Здесь были и оставленные дома девочки (девочки были уже взрослыми, а дом полон слуг), и необходимость присутствия Никитоса утром в лавке (Никитос уже давно сам не стоял за прилавком, поручив эту работу приказчикам), и, наконец, закрываемые на ночь ворота города (которые тут же открывались, если дать стражам две драхмы, понятное дело, если это не замаскированная под Никитоса скифская конница или толпа диких тавров).

Последний аргумент всех сразил, и Андрей пошел распоряжаться насчет коляски, а Евстафий — насчет охраны. Заодно разбудили заснувшего за столом Васильича, до сих пор не привыкшего к такому количеству отличного халявного вина. В общем, застолье распалось.