Александр Барышев - Южно-Африканская деспотия [СИ]

— Агафон здесь?

Парень мотнул головой куда-то внутрь помещения. Бобров всмотрелся и увидел в полумраке неприметную дверь. Обернувшись к шкиперу, чтобы сказать, что в его услугах пока не нуждается, Бобров заметил, как разгораются его глаза при взгляде на предлагаемые блюда. Тогда Бобров выудил из поясного кошеля тетрадрахму с афинской совой и вручил шкиперу со словами:

— Только не злоупотребляй.

И, минуя проход сбоку от прилавка, увидел, как шкипер ставит на деревянный поднос сразу две плоские керамические тарелки с Агафоновыми яствами и два же высоких, суженных кверху наподобие амфор, стакана. Бобров усмехнулся и прошел через кухню к двери.

Агафон за прошедшее время, казалось, еще больше растолстел, стал каким-то лоснящимся и жутко респектабельным. Он сидел за большим столом под горящими на стене двумя светильниками и что-то вдумчиво записывал в прошнурованной пачке листов папируса. Не поднимая головы, Агафон поинтересовался:

— Ну, что надо?

— Да ничего, собственно, — сказал Бобров, садясь напротив. — Просто зашел поинтересоваться, как дела.

Агафон дернул головой как мул, которого резко потянули за узду.

— Александрос! — воскликнул он изумленно.

Но книгу свою все-таки поспешил закрыть.

— Сепию размажешь, — сказал Бобров, кивая на книгу.

Но Агафон не поддался.

— У меня там специальный папирус, — сказал он небрежно. — Ты пришел, чтобы мне на это указать?

— Даты, Агафон сегодня ироничен как никогда, — сказал Бобров, улыбаясь. — Или ты теперь всегда такой? А пришел я посмотреть, как у тебя идут дела. И может что подсказать, а может и наоборот, подсмотреть.

Агафон оживился. И даже из-за стола встал, явив на обозрение толстые волосатые ноги, высовывающиеся из-под хитона. Однако, побегать по комнате как прежде у него не получилось. А может он просто посчитал это унижающим его достоинство.

Сам видел, — сказал он, неспешно прохаживаясь по комнате, четыре шага туда и столько же обратно. — Здесь у меня, можно сказать, основное заведение. Есть еще одно, в непосредственной близости от агоры. Там, понимаешь, и ассортимент другой, и цены повыше, потому как там далеко не грузчики. Там народ состоятельный, государственными делами увлекается. А так как государственные дела не насыщают, а завтрак ранний, а обед поздний, то тут я со своим легким перекусом и внедряюсь. Еще полмесяца назад относились с недоверием, а сейчас хочу расширяться. Даже Антипатру вон занес, чтобы побольше демократии разрешил. Ему все равно, а мне оболы. А еще у меня в сиракузском порту такая же таверна. Не Пирей, конечно, но там и карфагеняне бывают, и от них уже предложение поступало. Да, кстати, мне нужна еще одна мясорубка.

— Для чего тебе еще одна? — удивился Бобров. — Прикупи раба покрепче, пусть крутит шибче.

— Да нет, — отмахнулся Агафон. — Одним рабом здесь не обойтись. В Коринфе точку открываю.

— Ишь ты, — сказал Бобров. — Так ты скоро все Средиземноморье под себя нагнешь.

— А то, — Агафон приосанился. — Про твою долю я помню, — однако, на этот раз в его голосе не было энтузиазма.

— Это хорошо, что ты помнишь, — сказал Бобров. — Поэтому сегодня вечером заберешь соду и лимонную кислоту. Там много и одним рабом ты не отделаешься.

Глаза Агафона загорелись.

— Тут в порту столько народа, желающего заработать, что за обол они твой корабль целиком сюда притащат.

— А вот корабль не надо.

Вернувшись, Бобров вытребовал Элину и начал потихоньку вводить ее в курс дела. Тут же восстал Никитос и потребовал объяснится. А когда Бобров объяснился, Никитос впал в прострацию и сутки из нее не выходил. А потом напился пьян, ходил по усадьбе и богохульствовал. Хорошо,

что оставшиеся в городе жрецы его не слышали. А в поместье был только храм Асклепия, который «медпункт», и тамошние жрецы на Никитосовские вопли внимание не обращали. Но идея с жрецами Боброву понравилась и он поручил это дело Евстафию. Евстафий, как человек грубый и вообще солдат, взял четверых мордоворотов и почти силой доставил чету Никитосов в храм Девы, где они в присутствии простимулированных жрецов (для надежности, конечно) принесли подписку… то есть клятву о неразглашении.

Никитос сразу протрезвел и проникся. С одной стороны, конечно, обидно ортодоксальному греку, что его баба будет им же руководить. Да такого от падения Трои никто не слыхивал. А с другой стороны… Никитос прикинул, что власть-то над огромным поместьем, как ни крути, будет в руках его жены. Которая перед богами и людьми. А там возможны варианты. И отправился домой веселым. Бобров проводил его подозрительным взглядом.

Злина, осмыслив грандиозность задачи, сперва жутко перепугалась. Но Бобров, изображая беспечного доброго дядюшку, сказал, что управление хозяйством поместья ничем не отличается от управления домашним хозяйством, только что народу побольше, да пространство поширше. Тем более, что на своих местах остаются Андрей и Евстафий, которые пока ничего не знают, но со временем принесут ей клятву верности. Бобров даже написал ей целую инструкцию и Элина, забросив все дела, бродила по дому, подняв глаза к потолку, и бормотала текст. Потому что Бобров требовал знать инструкцию наизусть.

Несмотря на то, что в тайну были посвящены только Златка, Апи и Дригиса, ну еще Никитос с супругой и Смелков, которые ну никак не могли проболтаться (себя Бобров исключил сразу как и Вована, пребывающего в южном полушарии), по поместью поползли слухи. Слухи были неопределенные и широкодиапазонные. От поголовного переселения в южную Африку до широкомасштабной войны с Боспором. Причем, многие склонялись именно к войне. Тревожно оглядываясь, рассказывали страшные подробности. К Боброву даже пришел озабоченный Евстафий и потребовал разъяснений. С трудом удалось его успокоить, пообещав увеличение средств на оборону и совершенно новое оружие. Бобров знал, что с Боспором действительно придется воевать, но еще не скоро. А скифские войны из-за переселения потенциального противника в Африку вообще превращались в фикцию. А может как раз это и сподвигнуло Боспор на установление своего господства на всем Крымском полуострове. Видать, им Керчи с Таманью становилось мало. А тут как раз скифы отъезжают.

Бобров задумался. Войско у боспорцев было поболее херсонесского. А если еще роксоланы подтянутся. Он не предполагал, а твердо знал, что, увидев перед собой стены Херсонеса и практически незащищенную огромную усадьбу, боспорцы не затруднятся с выбором. А херсонеситы вряд ли придут на помощь. У их стратегов совершенно иные понятия о чести и достоинстве. Исходя из этого, Бобров решил под занавес своего правления слегка усадьбу укрепить. Но склоны и так были обвалованы и эскарпированы. Другое дело, что зрительно это выглядело несерьезно. Поэтому больше для оказания впечатления на потенциального противника было затеяно строительство оборонительной башни. Прототипом башни была выбрана Константиновская батарея. Не по размерам, конечно, а по конструкции. И еще, башня была круглой и без дверей. А гарнизон в нее проникал из подвала усадьбы по подземному ходу. Причем Бобров не заставлял народ рыться в подземелье подобно кротам, они просто вырыли глубокую канаву, закрыли ее бетонными перекрытиями с привозным цементом и засыпали сверху выбранной землей, тщательно ее разровняв и украсив сверху зелеными насаждениями.