Александр Барышев - Конкуренты [СИ]

В таком шатком равновесии прошла неделя. Народ в поместье, чувствуя настроение Боброва, слегка приуныл. Тем более, что Бобров, опасаясь нападений, запретил своим ездить в город. Все сообщение осуществлялось через бригаду рыбаков, которые продолжали жить в городе. На их лодках проникали в поместье Прошкины малолетние агенты. Так что обстановку в городе Бобров знал только через них. Агафон всю неделю не появлялся и информации от среднего звена Бобров не имел. А хорошо бы было поиметь еще и что-то из звена верхнего. Из архонтов, к примеру, из городского совета. Бобров даже готов был раскошелиться на месячный заработок архонту, готовому поделиться слухами. Что ему двадцать драхм. Слёзы. Но для этого нужен был Агафон. Не передавать же деньги с мелкими Прошкиными агентами.

Наконец до Боброва, когда он стоял, так сказать, «на берегу пустынных волн» дошло, что они с городом сейчас практически на равных: на суше у него приличная территория со своим виноградником и огородом (чего, кстати, нет у горожан), с водой и мастерскими; он стал напрямую общаться со скифами, игнорируя городских посредников в лице Агафона (хотя с ним, бесспорно, было удобнее). А, обладая мощным флотом, он вообще может на этот город покласть или забить, это кому как нравится. Ведь Херсонес фактически кроме рыбы и вина имеет все привозное. А привозное обеспечивает флот. Так чего же...

Бобров назвал себя балбесом, лопухом, бестолочью и многими другими относительно цензурными словами. Если бы рядом был Серега, он бы с радостью присоединился и тогда Бобров цензурными словами бы не отделался. Атак пришлось довольствоваться чем есть.

Бобров бросился к идущей вниз, к причалу лестнице, откуда хорошо была видна часть бухты с кораблями. К его радости у пирсов обнаружилось их целых три штуки. И среди них еще не успевший никуда уйти «Трезубец Посейдона».

– Вован! – закричал он, сложив ладони рупором.

На палубе «Трезубца» появился капитан.

– Ну чего вопишь? – хмуро поинтересовался он.

– Погоди, сейчас спущусь, – заторопился Бобров.

Через час Бобров знал весь расклад. Шесть Вовановых кораблей от самого мелкого до сравнимого размерами с «Трезубцем» находились в разгоне. Пять по контрактам с купцами в качестве перевозчиков и только один, причем не самый крупный, ушел в Гераклею со своим грузом.

– У тебя еще контракты есть? – поинтересовался Бобров.

– Только два осталось, – ответил Вован. – А что такое?

– Да, понимаешь, мысль у меня появилась, – сказал Бобров.

– Мысль это хорошо, – тут же одобрил Вован. – А об чем?

– Вот, смотри. Мы сейчас вроде как наложили на город экономические санкции: контора наша не работает, овощи мы им не продаем, якобы восточные товары, тоже. Но так уж получилось, что мы вынуждены тару под вино у них не покупать. И масло оливковое тоже. А это рушит нашу торговлю с запортальем. Вот я и подумал, а на хрена там тот Херсонес, если у насесть свой флот. Что у нас тут будет поближе? Ольвия? Или Тира? Или вовсе Гераклея?

Вован задумался. Потом посмотрел на Боброва и ответил:

– Гераклея, конечно, получше будет. Она и крупнее и товар там дешевле, потому что предложение выше. Правда, идти надо через море. Поэтому мелочь я туда посылать не буду. А вот что-то типа «Трезубца» раз в неделю – запросто.

– И еще, – сказал Бобров. – Надо будет наших рыбаков возить куда-нибудь в район Камышовой бухты раз в два дня. А то рядом как-то неуютно. Проглядим, и без рыбы останемся и без ловушек.

– Да без проблем, – ответил Вован. – Здесь как раз кто-нибудь из мелких справится. А вообще, не мешало бы нам подумать над другими способами заработка. Ну что мы все: рыба, вино да масло.

– Ну предложи, – Бобров посмотрел на него внимательно. – И учти, серебро мы уже пробовали.

– Да ничего тут нет, – махнул рукой Вован. – Все уже украдено до нас. И вообще в этом Средиземноморье кроме морепродуктов и сельхозпродуктов ничего нет. Вот вспомни что-нибудь.

И как Бобров ни напрягался, ничего вспомнить ему не удалось. Ну, кроме нефти. Да и та была на Ближнем Востоке. Они еще посидели, погоревали и Бобров ушел. Разговор с Вованом быстро забылся. Тем более, что набежали другие события.

Вспомнив о том, что в городе все-таки демократия, стратег решил подкрепить свои начинания мнением народа. Чтоб, значит, упрочить свое положение, сославшись на массы. В случае чего, мол, это все народ. А как известно, глас народа – глас божий. Правда это станет известно позже и по другому поводу, но и сейчас актуально, правда в несколько иной интерпретации.

Но вот чего Бобров не боялся так это народного собрания. Во-первых, у него была в этом народе хорошая база. Ну, то есть люди ему обязанные, настроенные дружелюбно и попросту купленные. Во-вторых, он не гражданин города и значит, все решения властей для него необязательны. Втом числе и собрания. Ну, подвергнут его остракизму, ну изгонят. А ведь собственность не его. Все записано на Никитоса, Агафона и еще пару уважаемых людей. А он, Бобров простой арендатор. И еще он восточный купец.

Уже сейчас народ, кстати, достаточно уважаемый и влиятельный народ начинает роптать. А если Бобров соберет манатки и отъедет, скажем, в Пантикапей. И уже им будет поставлять свои товары. То-то же.

Так что Бобров не особо и боялся. Его другое стало мучить. Постепенно стал теряться смысл их нахождения здесь.

Бобров-то как думал. Отхватит он приличную территорию с выходом к морю, создаст там передовое хозяйство с использованием технологий двадцатого века, чтобы, значит, не надрываться как раб на триере. Ну и будет жить в свое удовольствие. Свежий воздух, чистая вода, неиспорченные нравы. А буде кто посягнет, то и повоевать можно в охотку.

А скучно станет, к его услугам портал и можно сходить в свое время развеяться. Кино, скажем, посмотреть, театр посетить. Да, наконец, просто на машине прокатиться, а то с этими мулами просто беда.

Серега вон все хочет изменить жизнь херсонеситов. А зачем ее менять? Живут люди, как могут ну и пусть себе живут. И не надо им мешать. И так вон косятся. Корабли, понимаешь, повозки, оружие, опять же. Отношения в поместье другие. Многим такое не нравится.

А Бобров считал для себя, что он очень неплохо устроился, фактически став этаким древнегреческим помещиком. Огромный участок плодоносящей земли, прекрасная усадьба – мечта любого олигарха, красивая девушка – жена. Прямо сказать – очень красивая и какая-то не то что преданная, а скорее, верная. Причем, именно до гроба. Боброву спервоначалу даже страшновато становилось, потому что такая верность требовала ответного чувства. А потом, несколько позже, когда сам едва не попал в рабство, причем, настоящее, без дураков, когда его девушка самоотверженно бросилась на мужиков намного сильнее ее, да к тому же вооруженных, чтобы спасти его, Боброва жизнь, он понял, что и сам готов, презрев себя, броситься на кого угодно ради нее. Мало того, он так и сделал. И даже не задумался по этому поводу. Обстановка окружающая что ли так повлияла? Или воздух здесь какой-то особенный? Или... Бобров пообещал сам себе над этим подумать. А пока: