Александр Барышев - Лавка колониальных товаров [СИ]

– Вот здесь был Агафонов двор, – кивнул направо Бобров. – Вот здесь агора. Атам дальше – Никитосова лавка.

– Здесь нет никого, – почти простонала Златка. – Здесь только камни. А ведь я всего несколько дней назад видела их живыми.

Бобров молчал. Он корил себя за то, что позволил Златке себя уговорить, догадываясь о том, что она может не выдержать свидания с прошлым, которое для нее настоящее.

– Пойдем, милая, – наконец сказал он. – Не надо было тебе это видеть.

– Сашенька, – Златка подняла к нему мокрое лицо. – Они все мертвы. И я тоже. Понимаешь, все.

– Две с половиной тысячи лет, – осторожно произнес Бобров. – Но я могу сделать так, что ты будешь жить здесь, сейчас, а не тогда.

– Я не смогу здесь, – печально ответила девушка. – Я здесь одна. Даже с тобой. Здесь все не мое. Послушай, – она попыталась улыбнуться. – Ты же почти всемогущ. Ты можешь сделать так, чтобы у нас появились все эти твои чудеса? Это было бы лучшим подарком. Хотя я тебя и так люблю больше жизни, – добавила она серьезно.

Златка остаток дня и весь вечер просидела в углу дивана, сжавшись в комочек. В комнате из всего работал только вентилятор. Бобров уже позвонил Юрке и выяснил, что Вован приезжает завтра, а уже послезавтра они идут через портал. Он сказал об этом Златке, вызвав ее слабую улыбку. Она так и заснула в его объятиях, слабо улыбаясь.

На следующий день, желая хоть немного развеять подругу, Бобров повез ее в Ялту. Он очень надеялся, что праздничный шум набережной, веселый гвалт Массандровского пляжа отвлекут Златку от печальных мыслей. Так, собственно, и случилось. Только полные мизантропы и анахореты смогли бы устоять на этом празднике жизни.

Под занавес, ближе к вечеру, Бобров повел девушку, уже изрядно уставшую, в самый роскошный из местных ресторанов. Кухня ее не впечатлила, гул голосов и звяканье посуды утомлял, зато ненавязчивая музыка и топчущиеся на танцполе пары очень понравились. Она даже шепнула Боброву:

– А ты можешь такое сделать у нас?

Бобров деланно округлил глаза и задал встречный вопрос:

– Аты можешь представить наших архонтов в хламидах и гиматиях, танцующих «медляк» с гетерами?

Златка едва не поперхнулась вином. Пришлось стучать ее по спине, срочно рассчитываться и выводить девушку на воздух, где она, продышавшись, смеялась еще минут пять.

На обратном пути уставшая Златка заснула и проспала до самого дома, проснувшись только, когда Бобров остановил машину у подъезда.

Утренние сборы превратились в суматошную срочную эвакуацию. Пока девушка металась по квартире, сдергивая с плечиков и веревок свои вещи и расталкивая их по пластиковым мешкам, Бобров на кухне корпел над списком крайне необходимых вещей, в который входили утюг, видеоплеер, телевизор, вентилятор и многое другое, без чего, по Златкиному мнению, дальше жить было просто невозможно. Список он намеревался передать Смелкову при расставании, чтобы не отвечать на вопросы, которые у того непременно должны были появиться.

Наконец внизу продудел «Москвич» и Бобров, таща две набитые сумки, вслед за радостно возбужденной Златкой спустился к подъезду.

С моря шла волна и ял ощутимо покачивало. Юрка помог перекидать за борт запаянные пакеты, хлопнул Боброва по плечу, сказав:

– Я у вас буду через недельку, с Никитосом надо переговорить.

Бобров кивнул, взял Златку за руку и они вывалились за борт. Юрка тут же дал ход и пошел через бухту, а Бобров, проследив, чтобы Златка глубоко вдохнула, увлек ее за собой в портал.

На той стороне ветра не было и в помине. Бобров подсадил девушку на низкий деревянный настил пристани, а сам опять нырнул, чтобы собрать мешки. Златка ему активно помогала, но потом, когда все мешки уже были в наличии, вдруг рванула вверх по лестнице, и закричала уже с обрыва радостно и освобожденно:

– Сашенька! Все на месте! И город и люди

– Конец фрагмента –

Листайте дальше: откроется следующий фрагмент

Вам понравился этот фрагмент?

Оставьте отзыв в ленте отзывов и поставьте палец вверх. Спасибо)

Эпилог

– Эпикурейцы, мать вашу! – с чувством сказал Бобров, садясь на ложе.

Пирушка была в самом разгаре. Вокруг невысокого квадратного стола, размещенного в центре столовой, как называл помещение Бобров, а кое-кто еще по старой памяти триклинием, с трогательной симметрией размещались четыре обеденных ложа. На ложах согласно объявленной распорядителем Серегой диспозиции возлежали слева направо, первым напротив двери как человек непостоянный – Юрик-купец, вторым – Вован-капитан, а на самом деле начальник судоходной компании, третьим напротив Смелкова – сам Бобров, шеф и босс всего этого, и, наконец, четвертым Серега-мальчик за все остальное.

Стол был богат. Даже очень богат. Наряду с традиционными древнегреческими блюдами, которые так умело готовила Ефимия, стояло также блюдо с разварным картофелем, сдобренным оливковым маслом, чаша с солеными огурчиками, которые наряду с солеными оливками представляли собой прекрасную закуску, баранина кусками жареная на решетке, потому что целиком барашек там не помещался. Традиционно было много хлеба. Причем, разного: белого пшеничного, серого из смеси пшеничной и ржаной муки и черного. Три разрезанных каравая стояли по центру стола, знаменуя собой отношение к этому блюду древних греков. Несколько видов рыбы, приготовленной и традиционно жареной в оливковом масле и соленой и копченой, как целой, так и нарезанной большими кусками.

Ну и конечно же много вина как с собственных виноградников так и дорогого привозного из материковой Греции, и с островов, особенно с Хиоса. Но до хиосского дело пока не дошло. Оно предназначалось для употребления с фруктами и сладкими блюдами, которые еще не подавали, потому что на столе не было места.

Орудовать привычными ножами и вилками полулежа, получалось плохо, потому что фактически была свободна только одна рука, поэтому, наплевав на условности, блюда брали этой рукой. Прислуживающие две тетки, иногда, хихикая, отрезали кусок поменьше, если едок выражал такое желание.

Публика уже наелась и набралась, хотя вино было не сказать, чтобы крепкое. Правда, его не разбавляли согласно греческой традиции. Серега заявил, что теряется вкус и букет и все с ним дружно согласились. Все дело, как оказалось, было в количестве. Вот тут Бобров и выступил. Прервав общий шум, который, по мере потребления вина, становился все громче, он заявил, стараясь правильно выговаривать слова:

– Эпикурейцы, мать вашу!

Его, как ни странно, расслышал только возлежащий напротив Смелков. Он поднял правой рукой наполненный до половины кратер и, возгласив:

– Ну за нас, за эпикурейцев! – эффектно вылил его в рот.