Иван Кузнецов - Черные крылья [litres]

Товарищ Бродов очень обеспокоится, когда узнает про мой грипп. Он почему-то всегда заметно тревожился, если подозревал, что кто-нибудь из нас заболевает. Наверное, потому, что привык всё в зоне своей ответственности держать под контролем, а на такую ситуацию как он мог повлиять? Я представила, как Николай Иванович хмурится и требовательно, придирчиво расспрашивает девчонок о состоянии моего здоровья. От этой мысли мне странным образом полегчало. Да и девчонки будут беспокоиться не меньше: я так далеко от них. Трудно помогать, когда не можешь ни увидеть человека, ни услышать.

Не надо бы никого беспокоить: рано или поздно я справлюсь сама. Но не доложить о своей болезни я не имею права…

До чего же знобит отчаянно – прямо колотит!

– Решили, – хмуро резюмировал Бродов. – Идите работайте. Через час жду доклада.

Девушки сейчас сообщили – после очередного сеанса связи, – что Тася заболела. Вероятно, грипп: высокая температура, респираторные явления. Обещали оперативно её подлечить. Они в последнее время отлично навострились лечить на расстоянии. Сказали: поработаем – сразу будет ясно, как пошло, а за ночь Таська всё это воздействие усвоит. Бродов отдельно поинтересовался, как сказалось болезненное состояние девушки на качестве телепатической передачи.

– Она хорошо передавала, – заверила Лида, – но ей тяжело, чувствуется.

Отправив подруг лечить Таисию, – пусть для верности вдвоём поработают! – Николай Иванович ещё немного постоял в задумчивости у окна и отправился в секретный отдел. Нашёл в Тасином деле подшитые листки с записями формул внушения и стал читать ту часть формулы самоликвидации, что была посвящена ситуациям угрозы жизни. Во время каждого телепатического сеанса активизация образов, связанных с Лабораторией и её деятельностью, налицо. Но грипп и повышенная температура – это же ещё не угроза жизни. И нет никаких поводов вспоминать формулу.

Бродов вернулся в кабинет и вызвал Михаила Марковича.

Выслушав начальника, тот пожал плечами:

– Ну грипп, ну жар. Она же не неврастеничка, чтобы считать себя в этой ситуации умирающей. И тело, и психика знают, что до угрозы жизни далеко.

– Она совсем одна, среди врагов. В такой обстановке всё воспринимается острее, разве нет?

– В такой обстановке происходит мобилизация внутренних ресурсов для борьбы с любой проблемой.

– А если состояние более тяжёлое?

– Допустим, температура за сорок, сильные боли в мышцах, судороги?

– Именно. Что, если в сумеречном состоянии, в полубреду формула всплывёт в сознании сама собой?

– Нежелательно.

– Что «нежелательно», Михаил?!

– Чтобы она в такой ситуации произнесла формулу… и одновременно вышла на телепатическую связь.

– Ясно. Спасибо.

Николай Иванович отпустил психиатра. Час прошёл, и Лида с Женей явились минута в минуту, как было назначено. Отрапортовали, что лечебный сеанс прошёл успешно, воздействие Таська приняла хорошо, значит, должно сработать.

– Пришлось её основательно почистить: она нахватала много энергетической грязи. Грязь такая цепкая, нехорошая. Но мы убрали.

– Где нахватала, не сообщила?

– Там немудрено. Там вообще очень грязно. А с какими людьми она общается, а куда уходит в трансе! Чуть защита ослабла – мало ли, устала там, понервничала – и пожалуйста!

– Ну хорошо, девочки, хорошо. Так она уже поправляется?

– Не совсем так. Сейчас организм активно борется с инфекцией. В ближайшие часы у неё ещё поднимется температура. Может, поломает её, голова поболит, пока идёт интенсивная чистка. Зато к утру должно основательно полегчать.

– Хорошо, девочки, – повторил Бродов, – идите отдыхайте по очереди, как обычно. С любой новой информацией – сразу ко мне. С любой! Понимаем? Я переночую здесь.

Отпустив Лиду и Евгению, он собирался вытащить дежурное одеяло и расстелить его на диване в приёмной, но вместо этого снова присел к рабочему столу, чтобы ещё немного подумать. Он выключил настольную лампу и остался в темноте.

Процесс интенсивного исцеления, который сейчас обрисовали девчонки, очень напомнил ту клиническую картину, которую Михаил Маркович считал уже критической. Сильный жар, ломота в теле, головная боль. И Таисия, конечно же, будет в тяжёлой полудрёме обращаться мыслями к тем, кто из далёкого далека сопереживает ей и стремится помочь. Таким образом, лишь невнятное произнесение про себя формулы будет отделять её от опасной черты.

Надо было предупредить девчонок, чтоб лечили вполсилы? Ерунда. Вполсилы могло не сработать, тогда Тасе всё равно стало бы хуже. А так она хотя бы ощущает поддержку и помощь подруг.

Всё не так плохо. Нет поводов у Таси воспринимать ситуацию как критическую.

Бродов вроде особо и не волновался. Но привычка заботиться о мелочах и прорабатывать любой вариант развития событий мешала отвлечься и пустить ситуацию на самотёк. Что же ещё можно предпринять в настоящий момент для подстраховки?

Простое усиление защиты тут ничего не даст: Таисии ничто и никто не угрожает, кроме формулы внушения, находящейся внутри её сознания. Беспокоить девчонок не нужно и бесполезно: им не объяснишь, что требуется, пока они не знакомы с формулой. А что же требуется теперь?

Не лечить Таисию – это уже сделано; не защищать… Быть рядом и оберегать. Оберегать от любой превратной мысли, от любого опасного настроения… Вспомнилось, как трогательно, слегка наивно, но упорно девчонки старались мысленно обнять весь город и его защитников во время битвы за Москву. Удивительно, но тогда он сам невольно включился в их работу и участвовал ровно столько, сколько она продолжалась. Отчего же не попробовать теперь?

Как ты, Таська, объясняла-то? Открываешь сердце, как объятие, и стараешься заключить в него тех, кого хочешь защитить. Получилось тогда – случайно, получится и теперь – намеренно!

Николай Иванович откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, расправил плечи и положил руки на колени ладонями вверх, как делали ученики Школы, входя в транс. Стал представлять, как раскрывается грудная клетка, а в ней распускается большой экзотический цветок вроде пиона, впуская внутрь худенькую белобрысую девочку с серьёзными серыми глазами. Девочка доверчиво сделала шаг вперёд. В груди разливалось ровное, сильное тепло…

Бродов вышел из трансового полузабытья – одновременно отрешённого и полного ясности, – когда за окном уже брезжил рассвет. Ни беспокойства, ни сомнений. Уверенность, что всё, о чём заботился, обстоит благополучно. Ощущение полноты сил в удивительном сочетании с острой сонливостью. Спать клонило так, что он едва заставил себя сделать несколько шагов до дивана и повалился, не расстегнувшись и не заведя будильника. Кто-нибудь или что-нибудь поднимет же его к началу рабочего дня.