Владислав Савин - Красный тайфун : Красный тайфун. Алеет восток. Война или мир [сборник litres]

Что еще остается? Советские не могут понять, чем норвежская община отличается от русского колхоза. А истина в том, что на суровом побережье, где до мая снег лежит и берегом не прокормишься, а на море частые шторма, выжить самостоятельно могут лишь очень большие и крепкие семьи, где много сильных работников. А прочим приходится объединяться в коммуны, поддерживающие друг друга, вместе заботящиеся о детях и стариках, но все же это больше похоже на стаю вольных волков, чем на стадо овец, послушное пастуху. При понимании того, что полностью свободным не выжить, возможность свободы ценилась весьма высоко. Иметь свое судно, пусть не такие как «Фенрир», двухсоттонный китобоец, на котором Свен Матиссен перед войной ходил в воды близ Антарктиды, но и восьмидесятитонная «Марта» тоже вполне соответствует тому, что подобает крепкому хозяину! Стоять на палубе и знать, что ты – капитан, а не наемный работник. Разве это не стоит риска? И кто ходит в море уже почти полвека, с малых лет, давно уже привык к опасностям. В конце концов, немцы так и не поймали. А сегодня туман.

Где сейчас Матиссен, жив ли он? В сороковом, когда немцы напали и сухопутные бежали или сдавались, флот Норвегии, особенно тут, на севере, оставался организованной военной силой до самого конца, целых три месяца. «Фенрир» был мобилизован, получив 47-мм пушку времен еще той Великой войны, исправно выходил в море искать немецкие субмарины, а затем Матиссен увел свой корабль в Англию, и больше про него ничего не известно. А такая мелочь, как «Марта», даже вооружения не удостоилась, хотя могла бы, но и у англичан, и у немцев была граница: что свыше ста тонн, брали во вспомогательный флот, тральщики или сторожевики, а что меньше – дозволяли по-прежнему ловить рыбу.

Да, мало нынче осталось на севере самостоятельных хозяев – кто не хотел подчиниться, убежали, кто на юг, кто в Англию, а кто и за океан. Но и северные, и южные пока еще помнили, что они – норвежцы; и ведь бывало, что и родственники оказывались по разные стороны границы, и никто особо не запрещал им плавать друг другу в гости. А кто-то и возвращался, как сынок Клауссена, Карл, дружок и одногодок моего Юхана, и говорят, что не с добром он вернулся, Юхан у него припрятанный «стэн» видел, зачем рыбаку автомат? Стал у молодых заводилой, правда, пока лишь собираются и песни поют во славу нашего доброго короля Хокона… однако уже грозят кулаками бока намять любому, кто покажется им «трэлем» при русских [151]и недостаточно почтителен к Его Величеству! А когда приезжали в деревню советские из комендатуры, офицер с полудюжиной солдат, так храбрый Карл спрятался и сидел тише воды ниже травы, – а после, напившись пьяным, орал на всю улицу, что скоро наш король вышвырнет вон славянских недочеловеков, да еще и землю Мурман у них заберет. По-честному, Эриксен не возражал бы, если бы все стало, как до войны. Но страх был – в войну все его дети живы остались, а теперь что будет?

А жизнь менялась. Все чаще в этих водах появлялись целые флотилии траулеров, и русских из Мурманска, и немецких из Гамбурга. А в прошлом году в сезон с траулерами приходил большой пароход, на который прямо в море сдавали улов, причем говорили, что там, на борту, из рыбы сразу делают консервы! Если так пойдет дальше, то такие, как Эриксен, станут не нужны – и рыбы в море не останется, и при такой ловле она выходит дешевле. Может, и вправду еще один или два таких рейса, только фунты не тратить, а припрятать – и податься в Англию, где нет никакого коммунизма?

Тут Маркус выкрикнул: там шум мотора в тумане, справа и впереди! И это не рыбаки – что-то мощное и быстрое! Видимость была кабельтова два, не больше, оставалась надежда, что не заметят. Нет – похоже, прямо на нас идет!

Бочки в воду! Проклятый брезент, принайтовлен на совесть! Режьте концы, быстрее! Это вам не какая-то контрабанда! Мальчики суетились на корме, еще минута бы! Но не было ее – из тумана выскочил русский сторожевик, размером лишь немногим больше «Марты», спаренные автоматические пушки на носу и на корме, уже на нас повернуты. И над рубкой антенна куполом – локатор, у немцев на патрульных кораблях его не было почти никогда! Набросились на нас, как пираты на абордаж – с ходу кранцы вывалили, закинули нам на борт «кошки» на тросах, подтянули, и уже русские матросы с автоматами прыгают на палубу – всем стоять, не шевелиться! Юхан пытался что-то возразить, так его сразу уложили мордой вниз. Брезент тотчас же содрали окончательно, и кто-то уже кричит своим на сторожевик:

– Мины! Четыре штуки, готовы к постановке! Как в прошлый раз.

Подходит к Эриксену русский офицер, или унтер, звания не различить, но явно старший у абордажников. И бьет в лицо, при сыновьях и внуке.

– Попал ты, дед, конкретно! Тебе вышак, им лагерь – это если повезет.

Неужели конец? Ладно, сам Эриксен уже пожил – ну а сыновей за что, они ведь лишь то делали, что я скажу? А Эрику шестнадцать еще, ему жить и жить – теперь в страшном русском ГУЛАГе сгниет?

Если б знать. Скинул бы эти бочки за борт в море, наказал бы сыновьям не болтать – и никто бы ничего не узнал! Да и какая разница тому англичанину, мистеру Уолтону, ведь не свое и не за свое платит – ему лишь начальству доложить, что мины у русской военно-морской базы выставлены, – Эриксен хоть и простой рыбак, но долго на свете пожил, чтоб понимать, какой расклад.

Теперь в далеком Лервике мистер Уолтон, узнав, лишь покачает головой, «ай эм сорри», и вычеркнет неудачников из списка живых, найдутся другие, желающие заработать. А мальчикам придется умирать за его карьеру!

Норвежское море, севернее Тронхейма.

16 сентября 1950 года

Боже, пошли нам английский конвой… Тьфу, привязалось – как принимали новенькие «двадцать первые бис» в Бремене, так сами на фрицев стали похожи! И песенка эта, «наш командор – морем просоленный Дениц», уже четыре года как эту сволочь повесили в Штутгарте вместе с прочими «Г». А вот брать в поход свежий хлеб вместо сухарей, хотя бы на первые дни, как у немцев, переняли очень быстро. Разговоры ходят, что у североморцев уже какой-то особый хлеб выдают, который не черствеет и не плесневеет совсем, но мы пока не видели. Узнаем, правда ли, как на север попадем.

Так повелось – что в Ленинграде строят, то на Север ведут летом по Беломорканалу. А зимой и с немецких верфей – через Северное и Норвежское моря, заодно район изучаем, где воевать придется, если что. Время тревожное, так что идем с полным боекомплектом, и как на войне, то есть скрытно, обнаружив чужое судно или самолет, сразу уходили под воду, ну а днем при хорошей видимости вообще старались не всплывать. Никто не сомневался, что скоро начнется – уж если до атомных ударов дошло! Но пока атаковать обнаруженные цели запрещалось, и эта неопределенность даже изматывала – скорее бы уж!