Владислав Савин - Красный тайфун : Красный тайфун. Алеет восток. Война или мир [сборник litres]

Да, и прикажи своим – чтобы хоть пару америкосов, живыми! А то местные никого нам не оставят. Судя по крикам – те пиндосы, кому повезло бой пережить, сейчас завидуют погибшим. Тащи сюда всех, кого еще не успели прикончить – отберем самых осведомленных и благоразумных, а прочих вернем населению для продолжения процесса.

Ли Юншен, командир отряда

Великий и многомудрый Конфуций учил, что основа и высшая добродетель это послушание. Дети слушаются отцов, жены – мужей, простые люди – чиновников, солдаты – командиров, чиновники и командиры – правителя, а правитель – богов и предков! Когда все послушны, то в государстве порядок, процветание и покой. Когда же кто-то забывает о своем долге – начинается смута.

И если ты беспрекословно слушаешься того, кто выше – то тебя не могут ни в чем и обвинить.

А если Отец (будем называть так того, кто стоит над тобой) приказывает тебе неправедно и жестоко – то его за это покарает Небо. Ибо такой человек не может обладать должной почтительностью к своим Отцам.

Но высокомудрый командир Скунс, подобно отцу, который заботливо наставляет неразумного сына, ответил – с богами и духами предков ясно, ну а люди разве всевидящи? И сказал, с отеческим вниманием:

– Дурында, ты что, полевые выходы забыл? Когда самый последний рядовой имеет право подать команду, обязательную для всех? Внимание, стой, замри!

Верно – это было, если при движении в группе один из нас заметил или даже почувствовал что-то опасное или непонятное – движение ветки, блик оптики, след на земле, даже странный запах. Но ведь порядок и дисциплина в малой диверсионной группе это совсем не то, что в большом войске?

– А в чем разница? Командир далеко и высоко – может просто не видеть и не знать то же, что и ты! А ты не рядовой уже, а капитан, пусть пока и «авансом»! Что значит – кроме храбрости и послушания, тебе надо еще и думать. И решать, и отвечать за свои решения. Помня, что «преступное бездействие» это тоже поступок, караемый трибуналом.

Где границы дозволенного? Скунс снова посмотрел на меня как на неразумного и ответил, что я волен делать все, что в моем понимании необходимо для победы. В Советской армии, с победой, прошедшей по половине мира, принято, что победителя не судят . Ограничений лишь два. Первое, обязательное, это явно выраженная воля вышестоящего командира, когда прямо сказано, сделать что-то и в указанный срок, или не допустить того-то. А второе – это общие правила тактики, отрабатываемые на тренировках, наивыгоднейшие в битве, «ведь не ходите же вы на руках»?

– Ходим, – отвечаю я, – не вы ли нас учили в городе передвигаться согнувшись, «чтобы рукой в любой момент можно было коснуться земли»? И на учении приказывали сержантам бить бамбуком тех, кто движется неправильно? Или в лесу перемещаться «по-обезьяньи», на всех четырех [167].

– А это уже тактика, – отвечает Мудрейший, – хотя ты сам пример привел, когда правила меняются. Если по-обычному, не в бою, мы ходим как люди, то когда подкрадываешься к часовому ночью в лесу, лучше по-обезьяньи! Так поверь – то, чему вас обучали, это готовые рецепты на стандартные случаи в сражении. И нужно не только их заучить, но и понять, зачем – чтобы увидеть, если в каком-то конкретном бою выгоднее окажется поступить не так!

Я был в смятении. Выходит, у советских за каждый свой поступок можно подвергнуться суровому наказанию? За то, что ты содеял не по своей воле, а по приказу (а в войске иначе и не бывает)?

– Верно понял, – усмехнулся Мудрейший, – за каждое свое действие или бездействие конкретно ты отвечаешь. А уж в какую сторону – от результата зависит. За победу – награда и чин. Наоборот – трибунал. Замечание, предупреждение, расстрел – хотя последнее это лишь при тяжких последствиях или твоем злоумышлении. Как, например, если ты вступил в сговор с врагом или к собственной выгоде что-то сделал в ущерб победе! Так не ошибайся и не предавай! Вот я восемь лет назад лейтенантом был – и без единой награды. А теперь…

Я почтительно склонил голову. Поскольку мне говорили, что Мудрейший приехал к нам из самой Москвы, где сам император Сталин удостоил его личной аудиенции и благоволения. Что здесь он наравне с самыми большими советскими генералами – и сам, еще пребывая в молодых годах, без всякого сомнения, станет генералом. Значит, он добился такого, потому что в каждом бою находил самый лучший путь к победе? Подобно тому, как у нас когда-то любой человек, сдав три ступени экзаменов, мог стать чиновником при императорском дворе?

– Можешь считать так. Сдашь этот экзамен – взлетишь высоко: за товарищем Сталиным награда не пропадет! Не сдашь – ну, опять в батраки скатишься, от помещика палки получать. Выбирай!

Нет, туда не хочу! А как отец хотел, экзамены сдать – и мне указывал. Военным стать – так если у советских генерал выше чиновника?

– Ну так учись! Всю жизнь учись. Пока у меня – после еще спасибо скажешь. Вернемся, я тебя еще по тактике погоняю. В солдатики поиграем, на макете – что было, что могло быть. И попробуй не ответь!

Внимание и повиновение! Хорошая наука заслуживает даже того, чтобы учитель – бамбуковой палкой вбивал ее в спины нерадивых!

Из протокола допроса.

Записано по прибытии на территорию советской зоны, подшито к делу

Зачем спрашиваете – вы же видели у меня татуировку группы крови? Да, ваффен СС. Восточный фронт, затем Франция, был взят в плен англичанами – ну вы же помните, «в Европе не было мерзавцев, которых Британия не жаждала бы взять к себе на службу».

Нас погнали в Африку – надеюсь, вы не будете предъявлять мне счет еще и за диких негров, которых мы учили уважению к белому человеку? В конце концов, кто-то должен заниматься и такой грязной работой. И мы делали ее хорошо – там, где мы прошли, больше не бунтовал никто, некому было! А после эти чертовы лимонники продали нас французам. Которые задались целью отомстить нам за то, что мы победили их в сороковом!

Во Вьетнаме нас кидали во все дыры, затычкой. И относились как к туземному персоналу – в городе даже не пускали в приличные заведения, «это для господ лягушатников, а не для бошей». Платили не валютой, как своим, а колониальными франками, на которые в увольнении лишь услуги дешевых шлюх можно было купить. И не скрывали, что мы тут лишь затем, чтобы сдохнуть во благо Франции, оплатив свои грехи перед ней. Французские части иногда меняли, офицеров тоже, случалось, отзывали в метрополию – а мы должны были остаться здесь навсегда. Поскольку в победу над повстанцами и завершение войны в обозримое время уже не верили даже сами французы! И для них было бы лучше, если мы вместо них сдохнем в этих проклятых джунглях!