Константин Байдичев - Скользкая дорога

— Охальники, епта!

Бросив на лежащее на полу сено висевший на стене брезент, оба бухнулись на него, она расстегнула блузку, обнажив слегка обвислые, но еще классные сиськи с крупными сосками. Гришка начал их жадно оглаживать и целовать, а она извивалась да сопела, обнимала его, потом вырвалась, встала в позу "пьющего оленя". Гришка задрал ей юбку, хозяйка выгнула спину, бесстыже выставив на обозрение голые ягодицы, он спустил с штаны до колен, пристроился к ее заднице и размашисто задвигал своей.

Живой секс, это вам не экранная порнуха. Заводит с полоборота. И бабенка горячая попалась — не картинно охала-ахала, а закусив край юбки, накинутой на голову, порыкивала, как тигра в зоопарке.

"Ух ты, классная жопа! Я бы ей… " — твою дивизию, от зрелища разнузданного траха и у меня подскочил, как у прыщавого подростка! Штаны ж лопнут! "Ах, вы блудодеи бессовестные!" Чуть зубами не заскрежетал, так захотелось. "Что ж вы делаете, изверги!" Тем временем Гришка тоже зарычал, увеличивая интенсивность фрикций.

— Оаххх! — у Клавки задергалась нога, потом судорога прошла по ягодицам, она соскользнула с члена, и, шумно дыша, завалилась набок, на сено.

— Ох, Гришенька, хороший ты мой…

Гриша надел штаны, заправил в них рубаху. Потом присел рядом с ней и погладил по голой ноге:

— Клавушка, милая, иттить надо, неровён час, Михалыч вернется! Запорет вилами, ей-богу! Обоих запорет, не простит!

— Иди, Гриша, иди, миленький, я… — она расслабленно махнула рукой.

Мужик повернулся, отряхнул колени и как дисциплинированный солдат пошагал в конюшню. Клава, с довольной лыбой на лице пару минут повалялась на сене, встала на ноги, оправила юбку, стряхнула с нее прилипшие травинки и быстро, чуть ли не пританцовывая, пошла в избу. Подмываться небось и сено с одежды вытряхать. "Эх, Клава, Клава, ты пошто шалава? Н-да… не свезло Михалычу с женой… " Сам себе возразил: "А тебе чего? Поглядел сеанс на халяву и будь доволен, тоже мне поборник нравственности нашелся… "

Прошел час, другой, от дома запахло свежеиспеченным хлебом и мне сильно захотелось есть. Прибежала малышня, принесли пару кетин, загалдели. Клавдия вышла к ним, бросила рыбу в какое-то корыто, прикрикнула, чтобы мыли руки и начала накрывать на стол во дворе — свежий хлеб, чугунок с чем-то жидким и три тарелки. Обедать сел и Гришка. Поев, мальцы снова убежали на берег и потащили Гришку с собой, мол, отец звал. И тот ушел. Оппа, а Клавка-то в доме осталась одна! Хм, это шанс. Я двинулся к дому вдоль конюшни — так меня не сразу можно увидеть с крыльца. И трава не вытоптанная, следов не останется. Тут жена старосты вышла во двор и быстро побежала к берегу. Все ушли, вот везуха! И я бегом ломанулся в дом. И нарвался. Ну, почти… Вошел в избу и услышал старушечий, очень слабый голос: "Гришка, ты пошто без хозяев в дом зашел? Ить не велено тебе! Я вот Петеньке скажу!" Чуть не выматерившись вслух, я встал на пороге, оглядывая избу. Быстро, Колян, где могут быть документы? Да черт его… ага, иконы, за ними могут важное хранить. Но к ним не подойти, старуха увидит. А где она? А вон, за перегородкой, оттуда не должно быть видно. Делаю несколько шагов к божнице, как можно тише, но в берцах по голым доскам бесшумно не пройдешь, сую руку. Какие-то бумаги есть, что тут? Ага, письма, открытки, конверты, пучок тоненьких свечек… Фигня, документы не здесь! Кладу все на место, иду, озираясь, к выходу. Бл***ь, до чего дверной проем низкий, чуть лоб себе не расшиб!

Старуха снова заворчала, но я не слушаю, выхожу в сени и взглядом натыкаюсь на мешок с картошкой в углу. Это я удачно зашел! Скидываю рюкзак, нагребаю в него где-то с полведра картофана, выхожу на крыльцо… Никого. Отлично! Ага! На столе под уличным навесом осталось много хлеба, почти полкаравая. И лук зеленый… Отламываю небольшой кусок, бросаю на землю, мож на Жучку подумают. Пихаю хлеб и полпучка лука в рюкзак и бегу вдоль конюшни к забору. По траве, по траве, нету тут таких подошв ни у кого, увидят след — всполошатся… Чего там по времени? Солнце склоняется… фу ты черт, какие-то книжные фразы в мозгу всплывают. Пойду к себе, сварю чего вкусного, пока светло. Харэ на сегодня. И помыться пора!

Тихо улепетываю через забор, по пути прихватив стоящее за оградой старое треснувшее корыто — я его намедни приглядел. Хватиться не должны, а емкость нужна, ведра в машине нет.

Четвертые сутки я уже тут. Ползаю, потею, в зимних берцах по грязи хожу, в грязном сене валяюсь, с рыбой вожусь, мошка меня долбит и тэ дэ. Соответственно, воняет от меня четырехдневным потом, вареной рыбой, давленой мошкой и оводами, нестиранными носками и грязными мудями так, что даже сам свой духан чую. А купаться в сентябрьском Амуре не стоит! Во первых, могут увидеть, во вторых вода уже не летняя. Еще воды к машине нужно наносить! И рыбы наловить пора, а то слопал уже всю… А куда деваться?

— Эх, хорошо, — я вылил на голову последнюю теплую воду из корыта, шустро нырнул в машину, на расстеленную суконку и захлопнул дверь. Вытереться можно и снаружи, но температура воздухов не располагает… Заболеть никак нельзя! Заболеть сейчас — все равно, что сдохнуть! Некому меня тут лечить, некому!

Ужинаю жареным карасем, со свежим хлебушком, угощаюсь спиртом, ну так, пиисят грамм неразведеного, для профилактики простуды и спать. Вымытый, сытый и слегка хмельной добросовестно закрываю глаза. Тут же, как специально, всплывает картинка стоящей раком и рычащей Клавы. Бормочу — Изыди, ацкий сотона! — но хотюнчик начинает разбирать всерьез. Борюсь с напавшим вожделением, с трудом прогоняю соблазнительную картинку клавкиной задницы, заставляю себя думать о том, где я и что, но изгнать из сознания блудные мысли удается с трудом. С трудом… завтра попытаюсь бумаги найти… да… завтра… пойду…

С утра сидючи в гостеприимном сеннике и наблюдая за домом, кручу пришедшую еще вчера мысль — а зачем конспиративные ухищрения, попытки проникнуть в дом украдкой? Выловить Михалыча и поговорить один на один. Заплатить мне нечем, но могу научить его икру солить. И рыбу. И коптить её. Солидный прибыток хозяйству. Не затратный, можно сказать на пустом месте, а доход солидный выйдет. Как раз в его разумении. Глядишь, и мне чего перепадет, перезимую в тепле хотя бы. Еще могу показать, где золотишко есть. Далеко, конечно, и очень трудно туда добраться — нужно сплавиться до устья Амгуни [14] Амгу́нь (эвенк. Амӈун; нивх. Ӽыӈгр) — река в районе им. Полины Осипенко Хабаровского края, левый приток Амура, Керби — приток Нимелена, впадающего в Амгунь. Кербинские золотые прииски существуют с 19 века. , потом по Амгуни до Керби подняться. Подыматься придется на шестах, без моторов, но оно того стоит! На Керби сейчас любую косу копни — один сезон и ты богат! Хотя… с золотишком спешить не следует, оно на самый крайний случай, глядишь — самому придется осваивать. Если назад сбежать не выгорит, надо будет тут обустраиваться. И уж всяко лучше податься в купцы, чем бесправным крестьянином доживать.