Евгений Красницкий - Так не строят!

– Ну, всем всё понятно? – старшина дождался одобрительного ропота. – А раз понятно, то вот что, – и полез на вершину кучи.

– Кондрат, ты чего? – спросил снизу мастер Нил.

– А вот чего! – Сучок обвёл взглядом своих людей, набрал полную грудь воздуха и рявкнул: – Мастерам и артельным старостам развести людей по работам!

Строители кучками двинулись мимо старшины по рабочим местам. Сучок, гордый, как стадо бояр на княжеском пиру, обозревал окрестности и вдруг натолкнулся на чей-то взгляд. На гульбище стоял Лис. «Что-то больно гладко у тебя всё идёт, старшина, так не бывает!» – казалось, говорила одобрительно-снисходительная усмешка парня.

«Что опять не так-то? Вроде всё по уму сделал? Не больно хитрая, оказывается, наука – властвовать!»

Вот тут и вывернулся из-под ноги мастера камень, и Сучок, потеряв равновесие, плюхнулся на задницу, на которой благополучно, под общий хохот, съехал с кучи вниз. Громче всех смеялись новоназначенные артельные старосты…

Рабочий день покатился своим чередом. Вроде бы и вправду новый порядок сдвинул дело с мёртвой точки. Всякой бестолочи, ругани, чесания в затылках и толкания задами на ровном месте стало значительно меньше, но плотницкого старшину терзали нехорошие предчувствия – уж больно гаденько ухмылялись свежеиспечённые старшие лесовиков, да и свои артельные от них не отставали, наблюдая лихой спуск старшого с глиняной кучи. Обидно! А тут ещё августовское солнышко забралось повыше и принялось жарить от души. Вот тут и навалилось на Сучка похмелье. Нет, не так – Похмелье! Во рту резко пересохло, и следы пребывания там половецкой орды, как выяснилось, никуда не делись.

Солнце, как издеваясь, продолжало поджаривать исстрадавшийся Сучков мозг, однако деваться некуда, себя приходилось держать. Рядом так же страдал Нил.

– Вот Гаркун, птица носатая, хитрее всех оказался, гляди, со своими болотниками в ров полез! – мастер указал рукой на копошащихся во рву землекопов и попытался сплюнуть, но тщетно – слюны во рту не оказалось. – Ты гляди, Сучок, вон он, в воду по самый клюв забрался и сидит там, поганец!

– Нишкни, Шкрябка, без тебя муторно! – Плотницкий старшина потер гудящий лоб. – Лучше пошли, глянем, как там у них – вон сваи тащат… Не упороли бы чего.

– Ох, сдохнуть бы! Ладно, пошли, – плотник поплёлся в сторону рва, как на казнь.

«Мать моя, вроде ж хорошо всё! Так чего же тогда во всех местах свербит? С похмелюги, что ли? Нет, надо ж так нажраться… Охо-хооо… Точно с похмелюги! Да ещё с кучи той сверзился! Курам насмех! Теперь же проходу не дадут! Свои-то ладно, а Гаркуновы болотники? В глаза побоятся, а вот за спиной… Нет, ну надо так! И Лис смотрел… Хреново смотрел! Будто я счас в дерьмо вляпаюсь, а он этого только и ждёт. Так не вляпался же! И чего тогда?»

Обычно жизнь-злодейка не любит, когда на работе предаются мыслям о высоком. «Работай, негр, солнце ещё высоко!» – так через семьсот с небольшим лет в несуществующей ещё стране изложит этот принцип не родившийся ещё писатель. Вот и сейчас она решила напомнить Сучку о том, что всему своё время, и избрала своим орудием Швырка. Вывернувшись не пойми откуда, он едва не сбил старшину с ног и в довершение всего окатил мастера водой из ведра, которое тащил куда-то.

– Поганец! – Звук оплеухи прорезал окутывающий площадку рабочий шум. – Смотри, куда прёшь, крот слепошарый!

– Ты почему не во рву, шпынь ненадобный? – Нил с удовольствием в свою очередь наградил пинком незадачливого парня.

– Дядька Сучок, дядька Шкрябка, не бейте! – Швырок присел и в ужасе закрыл голову руками. – Меня дядька Матица за водой к колодцу послал!

– Врешь, бестолочь! Опять к девке какой-нибудь под подол лазил! Убью паршивца! – старшина ощерился не хуже вурдалака, что в сочетании с похмельной одутловатостью и налитыми кровью глазами производило сильное впечатление, и отвесил Швырку леща.

– За что, Кондратий Епифаныч?! – взвыл подмастерье.

– Было б за что, вообще убили бы! – внёс свою лепту в воспитание Нил.

– Дядьки, Христом-богом, меня правда Матица послал!

– Вода где?! – до Сучка, наконец, дошло, почему Швырок оказался не на грязной работе.

– Дядька Сучок, да ты ж её и разлил, – всхлипнул, утирая нос, подмастерье.

– Я-я-я-я?! – Затрещина прозвучала не хуже щелчка кнутом. – Ты, михрютка безрукая, бегом к колодцу, чтобы одна нога здесь – другая там!

Парень подхватил ведро и исчез с такой скоростью, что пинок Нила бесполезно вспорол воздух.

– Не, ты видал, Шрябка?! Прёт, что твой лось, не видит ни хрена! В кого только такой уродился? Батька его, покойник, всем мастерам мастер был, а у этого мало того что руки из задницы выросли, так ещё и елдой думает! – Сучок в изнеможении присел на бревно.

– И не знаю, Кондраш, – Нил пристроился рядом, – ведь может дело делать, да только гулянки да девки на уме! Учишь его, а он ворон считает, заовинник хренов! Ты в его годы не меньше под юбки лазил, да чудил, да барагозил, но ведь и работу работал, да как! Другого старый Калистрат пришиб бы к растакой-то матери, а тебя хоть и охаживал по чему попало, но терпел… Помнишь?

– Так то-то и оно, что работал! А этот… Ну и где он? Во рту как половцы свадьбу играли! – Старшина сплюнул тягучую похмельную слюну.

– И не говори! – Нил провёл по лицу рукой, будто стирая липкую паутину.

За страданиями начальства, не прекращая работы, с интересом наблюдали лесовики, предводимые мастером Гвоздём и их артельным, носившим звучное имя Насупа [23]. Вот только сейчас он не очень-то оправдывал своё прозвище, то и дело демонстрируя в глумливой ухмылке жёлтые крепкие зубы. Не отставал от него и Сучков подручный мастер Гвоздь, во Христе Варсонофий: взаимопонимание между недавними недругами налаживалось с невиданной скоростью. В очередной раз поймав взгляд Насупы, мастер ухмыльнулся, спрятал угольник и вполголоса затянул:

Среди лесовиков там и сям раздались смешки, и чей-то красивый баритон продолжил:

Песню враз подхватил десяток голосов. Плотницкого старшину передёрнуло, как от зубной боли.

«Издеваются, стервецы! Им бы так – голова в ворота не пролазит! И кто? Гвоздь! Свои же глум начали! Ладно, эти пни болотные, тьфу! А Швырок куда запропастился? Нутро горит – спасу нет! А вот и он, коряга лядащая! Хоть воды попью! Отлупить бы кого, да коли вид покажу, что обидно, совсем со свету сживут! И чего они?»

– Принёс, глуздырь?! – Страдавший от жажды не меньше своего старшины Нил отобрал у скрючившегося в ожидании затрещины Швырка ведро и будто прирос к нему. Сучку пришлось ждать, да ещё и делать вид, что пить ему совсем не хочется. А подначки, направленные вроде бы и в пустоту, сыпались градом…