Ярослав Зуев - 4891

Программа «Вздох» была принципиально иной. Ее ведущие, смешливые, симпатичные молодые жильцы, вчерашние активисты Ячейки Дружбы между этажами, беспечно балагурили в прямом эфире, всем своим видом давая понять: им дышится легко и свободно, чего они и нам, рядовым стройбанам, желают. Парни буквально упивались свежайшим кондиционированным воздухом. Их беззаботная радость лучилась с экрана, и мне, сгорбившемуся по противоположную сторону его, казалось, а ведь поистине так. Веет озоном, я чувствую…

Обе передачи, работая по-разному, имели тождественный лейтмотив, сводившийся к тому, что за ССанКордоном все просто изумительно. Там полным-полно всяческих благ, а обитатели столь щедры, что с радостью поделятся ими с нами. Это была кучерявая ложь. Их вымышленное изобилием напрямую зависело от нас. Чтобы оно у них на самом деле настало, нам надлежало принять позу «на низкий старт», густо смазав цензурируемые в хентай места вазелином. А еще, понаделать пробоин в ССанКордоне, разделявшем их и нас. Иначе, как им было нас облагодетельствовать?

Воодушевленные щедрыми посулами стройбаны схватились за заступы, это было не впервой, и барьер пал под их неистовыми ударами. Стальные турникеты противотанковые ежи из рельса отправились на лом вместе с километрами ржавой колючки. Энтузиазм, охвативший стройбанов, зашкаливал, и Консенсусу пришлось осаживать самых ретивых в любимый мегафон:

— Полегче, товарищи, сбросьте темп! Следите, вашу мать, за дыханием! А то, с непривычки, опьянеете! Полноценная закись азота, это вам не хухры-мухры. Тут адаптация понадобится…

— Во, дают, — шепнул на ухо Прорабу его первый заместитель Яков Лев, наблюдавший за развитием событий в бинокль. — Вчера пернуть боялись, без оглядки на Комитет, а сегодня — поди, как раздухарились. Того и гляди, в приступе декомпрессионной асфиксии попадают. Если б они так строили, как ломают, нам бы Перекраску не пришлось начинать…

— Эйфория… — задумчиво пробормотал Консенсус.

Сейчас мне ясно: нас хладнокровно провели. Но и пусть, подлая брехня прорезалась в будущем, зато настоящее было прекрасным. Какое-то время мы с западниками дышали в унисон. Стройбаны с упоением крушили ССанКордон. С умилением наблюдавшие за процессом западники ввели моду на символику, от которой мы отказались в добровольном порядке. Модели из Playboy щеголяли в телогрейках ополченцев на голое тело и ушанках военруков с рубиновыми звездочками на лбу, кирзе и чулках на подтяжках. Чудной симбиоз сулил издателям приличные барыши.

Правда, эйфория быстро пошла на спад, а, наивные надежды на то, что, объединив воздушные пространства, мы заживем по-братски, дыша на всю грудь и не озираясь на соглядатаев, рассыпались прахом. Хорошо, что это случилось не сразу.

— Перемен, требуют наши сердца!! — пел один сухощавый чернявый паренек, пока мы расшатывали кладку, а потом плясали на обломках как безумцы, смеясь, обнимаясь и срывая опостылевшие нашивки стройбанов. Перемен… Эти его слова до сих пор иногда звучат у меня в голове…

Наворотив порядком дыр, измочаленные, зато с чувством честно выполненного долга, мы поздним вечером разошлись по казармам. Все с нетерпением ждали, когда же спертая, пропахшая ружейным маслом и нестиранными портянками атмосфера выветрится из кубриков и боевых постов, уступив место чудесному кондиционированному воздуху Пентхауса, обещанному Консенсусом и Яковом Львом. На удивление, к утру стало только хуже, ни малейшего намека на сквозняк. Мы недоумевали, пока Консенсус не разъяснил: брешей, что мы пробили, недостаточно. Поутру, выстроившись в походные колонны, мы снова поспешили к стене, а худенький паренек опять запел про грядущие перемены.

Так продолжалось дня три, если не дольше. Мы валились с ног, наши сердца ухали, а вены пульсировали, точно, как в песне этого похожего на чайника гитариста, она полюбилась нам с тех пор. А затем наступили ПЕРЕМЕНЫ. Но, совсем не те, на какие мы рассчитывали…

Едва осела поднятая падением здоровущего фрагмента ССанКордона пыль, как нашим взорам представилась новехонькая, с иголочки стена, она уходила и налево, и направо, от пола и до потолка, возвышаясь параллельно ССанКордону, который мы столь энергично снесли. Мы уставились на нее в недоумении, побросав заступы и прикусив языки. Из-за стены не доносилось ни звука. Должно быть, обитатели Западного крыла, в свою очередь, затаили дыхание, наблюдая за нашей реакцией в телекамеры. Ими оказался напичкан каждый метр, больше было только датчиков движения, автоматически включавших сирены сигнализации и прожектора. Представившийся нам монолит был ни чета разрушенному нами ССанКордону, поражая воображение новизной заложенных в него технологических решений. Это была непрошибаемая цитадель, ни трещинки, ни скола, сколько хватало глаз. Идеальная поверхность, обтянутая матами на уровне голов для нашей же безопасности. Ломать подобную красоту у нас не поднялась бы кирка, тем паче, густо прикрученные повсюду яркие информационные таблички призывали нас воздержаться от этого, предупреждая о суровой ответственности за порчу частной собственности. Ближайшая из них гласила:

ВНИМАНИЕ!

ЕВРОПЕРИМЕТР!

НЕ ЗАСТУПАТЬ ЗА БЕЛУЮ ПОЛОСУ!

Чуть дальше я прочел:

ОСТАНОВИТЬСЯ! ПОКАЗАТЬ ПУСТЫЕ ЛАДОНИ!

И далее, с тремя восклицательными знаками:

МЕДЛЕННО РАЗВЕРНУТЬ ПРИГЛАШЕНИЕ ОТ МЕСЬЕ ШЕНГЕНА!

ДЕРЖАТЬ ПОВЕРНУТЫМ К БЛИЖАЙШЕМУ ОБЪЕКТИВУ!

ИЗБЕГАТЬ РЕЗКИХ ДВИЖЕНИЙ И НЕПРИСТОЙНЫХ ЖЕСТОВ!

ВЕДЕТСЯ ВИДЕОНАБЛЮДЕНИЕ!

ВАС НАКАЖУТ!!!

А у самого пола виднелось обнадеживающее:

СПАСАТЕЛЬ ЛЮБИТ ВАС!

ВОТ И ИДИТЕ К НЕМУ…

Даже у самых отчаянных из нас опустились руки. Заступившую нам путь твердыню было не снести даже тяжелым вооружением из арсенала Клики агрессивных военруков. Поговаривали, у них имелся таран на колесиках, бывший телеграфный столб с заточенным топорами острием, припрятанный в тайной кладовке Возмездия на случай, если пожарные Пентхауса прокатят нас по договору об Ограничении Стратегических Вооружений-2. Ломать ЕВРОПЕРИМЕТР нашими корявыми, сильно затупившимися кирками было бессмысленно, и мы не стали. Да у нас и сил не оставалось никаких. Неужто нам не рады? Вот вопрос, которым задавались мы. Но он был нам не по зубам…

Чумазые и убитые, мы оглянулись, в надежде, что Консенсус объяснят нам, что за фигня. Он запросто мог, учитывая его язык без костей. Но, его как ветром сдуло с капитанского мостика. Прораб Перекраски исчез.

Куда, никто толком не знал. Одни говорили, Консенсуса самого провели, и он, раскаявшись, постригся в ченцы, посвятив остаток дней зубрежке Начертания и служению Архитектору в монастырской келье, на хлебе и воде. Другие твердили: Консенсус — двойной агент, его предательство было вопросом времени.