Александра Стрельникова - Не буди лихо (Слепой Циклоп) [СИ]

— Пойдемте, я провожу вас домой.

Александра вздрогнула и, резко развернувшись, с облегчением уткнулась лицом в грудь Ивана. Наконец-то слезы нашли выход и неостановимым потоком хлынули из глаз. Она рыдала, сминая пальцами лацканы его пиджака, враз промочив теплой соленой влагой рубашку.

— Николай, прошу тебя, позаботься об экипаже.

— Да, да, конечно…

— Простите меня, Иван Димитриевич, — всхлипывая и заикаясь, шептала молодая женщина. — Я оскорбила вас совершенно незаслуженно, а потом не находила решимости извиниться…

— Я не обиделся, Александра Павловна, и ждал только, когда вы позволите мне сказать вам об этом. Хотя… По правде сказать, мне было больно.

— Простите, простите меня.

— Ну, успокойтесь, не надо больше слез.

— Мне кажется, я не плакала столько даже в детстве, а уж в последние годы и совсем…

— О Боже, неужели вы сейчас собираетесь излить на меня все, что вам удалось скопить за это время?! Я вымокну до нитки! — Иван с притворным ужасом округлил глаз, нежно снимая с ее щеки очередную по-детски крупную слезу.

— Простите меня, — Александра начала судорожно нащупывать в ридикюле носовой платок.

— Иван, — подошел запыхавшийся Николай, — извозчик ждет. Александра Павловна, позвольте проводить вас.

Он предложил руку, и графиня оперлась на нее, бросив на Чемесова быстрый взгляд, значение которого он не понял. Уже устроившись на сиденье экипажа, Александра улыбнулась и сказала:

— Иван Димитриевич, может быть, зайдете к нам выпить чаю?

— Не стоит. Завтра важный день. Вам нужно набраться сил, Александра Павловна. И мужества.

— Но я все равно буду метаться по дому, не находя себе покоя и все думать, думать… Пожалуйста, Иван Димитриевич.

— Уговорили! Только тогда давайте не поедем в этот ваш семейный склеп, уж прости меня Николай.

— Да ладно! Вези, куда знаешь!

Иван легко вскочил в пролетку и назвал кучеру адрес. Александра вскинула на него удивленный взгляд.

— Вы ведь еще не видели их дочурку, а потом — кто, кроме Родионовых, с радостью встретит незваных гостей?

— Но удобно ли это? — всполошился Орлов. — Я ведь не представлен…

— А ведь Николай Станиславович тоже может знать хозяев, не так ли господин Чемесов? — шаловливая улыбка вдруг хитрой лисичкой скользнула на губы графини. — Вряд ли он ничего не слышал о том, как студент юридического факультета Московского университета Иван Чемесов, претендуя на внимание милой дамы и выпив немножко больше, чем ему следовало, побил некоего молодого и нахального студента-медика Юрия Родионова…

Иван глянул на Александру с притворным возмущением, а Николай, откинувшись на спинку сиденья, мечтательно вздохнул.

— Я даже помню, как ее звали — Агата! Она была дочерью немецкого профессора, который приехал в Москву прочитать курс лекций, и мы все тогда словно рехнулись, скопом ухаживая за ней. Ты, Чемесов, не знаешь, какова ее судьба?

— Три месяца назад она родила тому самому нахальному студенту-медику третьего ребенка — девочку. И теперь мы все едем взглянуть на нее, а заодно укоротить болтливый язык папочке этого милого создания! — Иван погрозил Александре пальцем.

Она рассмеялась, чувствуя, как страх, до сих пор державший ее сердце в ледяных клещах, отпускает свою жертву…

Малышка оказалась прелестной. Александра, бережно прижимая ее к груди, не могла оторвать глаз от крохотного личика. Только что покушавшая девочка заснула у нее на руках, и теперь она не решалась шелохнуться, чтобы не потревожить ее сон. Чемесов, со странным стеснением в груди смотревший на них, отвел, наконец, глаза и повернулся к Николаю Орлову.

— Что станешь делать после окончания процесса?

— Буду бороться за Мишу до конца. Пройду все инстанции, но добьюсь досрочного освобождения или амнистии!

— Погоди, даст бог, обойдется без этого.

— Да… Что за ужасная история! У меня до сих пор мурашки по коже. И Михаил и Александра заслужили, чтобы теперь их жизнь пошла совсем иначе! Им довелось пережить слишком многое. Как бы ни закончился процесс, я намерен увезти Александру Павловну в свое поместье под Воронеж. Ей необходимо пожить в тишине и покое, окруженной заботой и теплом. В деревне ей будет лучше, чем в этой вашей сумасшедшей Москве, и уж наверняка приятнее, чем в нашем «семейном склепе», как ты недавно назвал особняк. От него, и правда, мороз по коже!

— Да… Так, вне всякого сомнения, будет лучше.

Чемесов отвернулся и оставался в молчаливой задумчивости до конца вечера.

Утро следующего дня для всех них началось одинаково. С замиранием сердца они ожидали обвинительную речь прокурора.

На этот раз Горчаковин, который в деле Лафара потратил на свое заключительное выступление большую часть судебного дня, был более чем краток — ему не надо было убеждать присяжных в чем бы то ни было. Поэтому он лишь указал на тяжесть совершенного деяния и отметил в качестве смягчающего обстоятельства то, что обвиняемый сам сознался в своем преступлении.

— В связи со всем вышеизложенным предлагаю признать его виновным в совершении убийства. Приговор ваш, господа присяжные, в тех пределах обвинения, какие я установил в своей речи, несомненно будет справедлив. Вы можете признать смягчающие обстоятельства, но не оставите подсудимого без наказания, которого одинаково требуют как его совесть, заставившая юношу ввергнуть себя в руки правосудия, так и совесть общественная, представителями которой являетесь вы на суде.

Следующим выступал Зельдин.

— Господа присяжные заседатели! Я так же, как и господин прокурор, не стану злоупотреблять вашим вниманием. Вчера мною было сказано достаточно. Сегодня же я позволю себе лишь немного остановиться на высказанных обвинением подозрениях в адрес моего подзащитного, касающихся корыстных мотивов его поступка. Мне они кажутся беспочвенными, хотя бы потому, что любая корысть предполагает умысел, сопряженный с некоей подготовкой преступления. А можно ли назвать подготовленным убийство, совершенное в умопомрачении, из пистолета, который куплен только что, а его новый хозяин даже не подумал удостовериться, заряжен ли он? Опять же, следуя преступной логике, если убийство совершено по умыслу, из корыстных убеждений, что должен был подумать преступник, услышав, что человек, которого он собирается убить, приходится ему родным отцом? Замечу, если он решил убить заранее, то мыслит он четко и вполне логично, а не впадает в шок и, значит, способен быстро просчитать собственную выгоду. Сразу становится ясно, что после полученного знания убийство теряет какой-либо смысл. Наоборот, наследодатель, наверняка, уже распорядившийся своими деньгами и уж точно не в пользу описанного мною алчного убийцы, нужен ему живым, чтобы попытаться убедить его изменить свое завещание! Что же происходит на самом деле? Граф Орлов, который мог бы озолотить своего единственного сына, будь тот тем расчетливым типом, образ коего мы пытались представить себе только что, падает с простреленной грудью! Чистая случайность, что пистолет оказался заряжен и все-таки выстрелил! Чистая случайность, что Павел Румянцев — страстный охотник, учил своего сына стрелять, а он оказался столь же увлечен этими уроками, как и любимый отец, и со временем стал блестящим стрелком. Настолько, что даже потрясение не помешало ему попасть негодяю прямо в сердце, хотя позиция его была более чем неудачной — на цыпочках у полузакрытой шторой форточки, в двух шагах от улицы, по которой, несмотря на поздний час, еще ходили люди… Но оставим все эти досужие рассуждения. Теперь я хочу задать несколько вопросов, которые обращал сначала к самому себе, а теперь предлагаю вам, уважаемые господа присяжные заседатели. Ответив на них, вы ответите и на главный вопрос. Нет, речь не пойдет о вине или невиновности юного Михаила Румянцева перед судом божьим. Это не моя юрисдикция.