Алиса Климова - Звезда пленительнаго [СИ]

В целом стало понятно, почему сейчас всех этих актерок и певичек воспринимают исключительно как проституток, а театр — как "демонстрацию моделей". Когда-то совсем давно бабушкина подруга, каким-то боком к "миру искусств" отношение имеющая, заметила, что "по-настоящему актеры научились играть лишь с появлением крупных планов в кино". Возможно, она была и не права. Но на "благоустройство" Усть-Карони у меня ушло почти двенадцать миллионов долларов, так что дешевле думать, что та старушка не ошибалась…

С полицейскими встреча вышла довольно напряженная, но по счастью, я не только озаботился наличием списка всех крупных купцов, которым предлагалось продать предприятия, но и сохранением в архиве канцелярии их ответов на мои предложения. Придя к выводу, что моей офертой на самом деле воспользовались лишь почти заведомые банкроты, "уголовники" решили считать случившееся крупной аферой, направленной заодно и на мою дискредитацию — поскольку "очевидной выгоды" им найти так и не удалось. А "неочевидная" — она была настолько неочевидна, что в современном мире ее раскопать было невозможно физически.

Потому что денежки из "Санкт-Петербургского Международного коммерческого банка" — через который, собственно, почти все иностранные "инвесторы" и выводили прибыли за границу — ушли на счета в Германию, в Торговый банк Фрайбурга. А попали совсем в другое место. Потому что названия городов (и банков) отличались всего одной буквой, и Мышка — дабы избежать возможных ошибок и скандалов — договорилась с уже Торговым банком Фрайбурга о том, что все счета, начинающиеся с нечетных цифр больше четырех будут автоматом указывать на ее банк и поступления сразу будут поступать на отдельный "фрайбергский" корсчет. Чужому банку в принципе это было выгодно: ошибались часто, так как про город Фрайбург знало гораздо больше людей в мире, чем про деревушку Фрайберг. А иметь чуть ли не автоматически пополняемый счет "особого клиента", причем с немалым депозитом — это для любого банка хорошо. Понять же, что через такую схему легко "отмываются" любые деньги, никто не смог: ну не нужно это было в эпоху отсутствия "организованной преступности" и налогов на личные доходы. То есть преступность-то всегда была, но пока она еще довольствовалась наличными. Но я и не преступник…

Причем — юридически не преступник, и вовсе не потому, что меня "не поймали". Любой подданный Империи Российской имел безоговорочное право в случае "явной угрозы его жизни или имуществу, а так же жизни или имуществу его близких и знакомых друзей" (именно в такой формулировке) лишить угрожающего жизни, а при свершившемся факте утраты (или почти утраты — формулировка была весьма расплывчата) имущества имел право на компенсацию потерь из имущества усопшего. Для меня самым удивительным было не это, а то, что если в процессе нанесения самообороны угрожатель не усоп, то имущество его оставалось неприкосновенным. То есть можно было потом в суд подать насчет компенсации убытков, но это долго и без гарантии, а тут получалось все очень просто. Парадокс! Впрочем, жизнь вообще полна парадоксов.

Станислав Густавович Струмилло-Петрашевский всегда знал, с каким вопросом обратится к нему Александр Владимирович. Не суть вопроса, а является ли вопрос чисто теоретическим или, напротив, сугубо практическим. И знал он это с того момента, когда господин Волков к нему обращался.

Сам Станислав воспринимал это поначалу как странную игру работодателя, но вскоре убедился, что "игра" эта наполнена глубоким смыслом: ведь если в работе существует субординация и начальник дает поручение, а работник исполняет, то в решении вопросов довольно абстрактных, теоретических, да еще таких, ответов на которые пока не имеется, взаимоотношения "начальник-подчиненный" лишь мешали поиску верного ответа. А посему — по предложения самого Волкова — в теоретических спорах, чтобы не демонстрировать неравноправия оппонентов, они стали обращаться друг к другу на "ты" — в противоположность обсуждению производственных проблем.

Поэтому, когда сейчас Волков поинтересовался мнением именно Станислава Густавовича, начальник планово-экономического департамента мгновенно "забыл" об общих рассуждениях и перешел к фактам. Хотя поначалу вопрос выглядел именно теоретическим, и Станислав успел подготовиться к "долгой, но плодотворной" дискуссии, не имеющей на выходе административных решений.

— Так значит, говорите, ничего пока предпринимать не надо? — уточнил Волков, выслушав своего экономиста. — Да, если так и выйдет, то потери будут… терпимыми. Пока терпимыми. Но что мы будем делать, если, к примеру, начнется большая война в Европе? Когда все начнут воевать со всеми?

— С чего бы такой войне начаться? Лично я пока не вижу никаких предпосылок к таковой…

— Давайте сделаем так. С сегодняшнего для считаем, что в ближайшие пару лет начнется большая, вообще мировая война. Со всеми вытекающими для нас последствиями. Да вы не волнуйтесь, начнется она… но если мы к ней верно подготовимся, то значительных потерь можно будет и избежать. И теперь вашей главной задачей будет выработка плана подготовки к такой войне.

— Вы меня пугаете, Александр Владимирович. План-то я составить могу, но ведь если такой план начать исполнять, то потребуются немалые деньги на подготовку. Очень немалые — а имеет ли смысл тратить их на столь маловероятный случай? Ведь у нас еще столько иных планов задержано из-за нехватки средств…

— Я вас попрошу набросок плана предоставить мне к концу недели. Но набросок этот должен быть очень конкретный. Не в вашем любимом стиле "а на телеграммы будет истрачено шесть миллионов три рубля и семнадцать копеек", а что, где и в какие сроки нужно сделать. А сколько это будет стоить — пусть пока останется моей заботой. Договорились?

Не дожидаясь ответа, Волков буквально выбежал из кабинета экономиста. Станислав Густавович внимательно посмотрел на закрывшуюся за Волковым дверь, помотал головой, затем произнес — вслух, но как бы "про себя" — так как в кабинете никого постороннего не было:

— Ну что же, посчитаем… на следующей неделе, говоришь?

После чего встал, подошел к стоящему в глубине кабинета большому металлическому шкафу-сейфу, и, поколдовав над кодовым замком, вытащил из него толстую папку. С надписью на обложке "Мобилизационный план на случай большой войны".

Под Рождество из далекой Кореи вернулся, наконец, генерал Юрьев. Вениамин Григорьевич получил, правда, это звание не от русского императора, а от Верховного Главнокомандующего Кореи Хона, но звание он носил по праву — чем очень гордился. А не очень он гордился тем, что война все еще продолжалась и заметных успехов его деятельность в Корее не принесла. Ну, если под "заметными" считать победу над Японией — то да, не было такого. А по мне уже сам факт, что Япония до сих пор не смогла даже заслуживающего внимания плацдарма в Корее создать — уже успех невероятный.