Алиса Климова - Звезда пленительнаго [СИ]

— Проживут небось…

— На что? Имущество твое мы по закону заберем в покрытие убытков, бабу с детьми выгоним к чертовой матери…

Прохора охватила смертельная тоска, но сказать он допросчику ничего не сумел. Да и нечего говорить было.

— Значит так. Сам бы я всех вас солдатам отдал, но велено мне иное. Так что выбирай: или идешь на каторгу, а семья по миру пойдет, или едешь ты в места иные, вольно работать в деревне. Хозяин мой новые деревни ставит, люди там нужны. Поедешь — тебя вылечим, там дом получишь, скотину — но работать будешь на колхоз. Зато всегда сыт, одет и обут, а дети в школу пойдут. Отказываешься — ничего тебе не делаем. Потому как после полудня сюда уже солдаты придут и сделают то, что я сперва говорил. Думать тебе времени пока самовар закипит, потом собраться не успеешь.

У Прохора забрезжила надежда. Хоть вылечат, подкормят опять же… а там и убечь завсегда можно. Главное чтоб сразу в каторгу не определили, а там уж где наша не пропадала!

— Согласный я…

Раньше я как-то не очень интересовался историей. То есть слышал, что был всякий голод в России, довольно регулярно был — но объяснение-то всегда наготове имелось: дремучая дикая страна, плуг считался вершиной хайтека. Так-то оно так, но проблемы случались в странах совсем не дремучих и ни разу не диких: и в засуху девятьсот первого в европах тоже не сладко было, а уж в эту немцы и французы урожай в пять-шесть центнеров с гектара за рекордный считали. Да и у меня самого в "прошлый раз", при наличии не только плугов, но и тракторов что-то больно грустно все вышло. Засуха — она, как оказывается, границы государств злостно игнорирует, и летом одиннадцатого года накрыла практически всю Европу.

Зато по другую сторону Атлантики с пшеницей получилось неплохо, и особого роста цен в Европе неурожай не вызвал. Вызвал кое-что совершенно неожиданное: жрать стало нечего вовсе даже в Китае. И англичане (для прокорма собственной скотины), и американцы (чтобы продать в Европу побольше пшеницы) закупили в Китае рис. Ну и начали его вывозить — чуть больше пяти миллионов тонн предстояло переместить к белым людям. Примерно двухмесячный рацион китайского крестьянина заменился мелкой монеткой: пуд риса у китайских "отповиков" шел в порту хорошо если по двадцать пять центов, а сколько из этой суммы крестьянину доставалось — одному богу известно.

Впрочем, это дело вовсе не мое — я просто отметил такой момент в плане того, что "голод был неизбежен". Недобор зерна в России по сравнению с "нормальным" годом составил как раз ожидаемые двадцать пять миллионов тонн, но если говорить только о спасении людей от голодной смерти, то хватило бы и семи-восьми миллионов, поскольку экспортировать хлеб в это время вовсе не обязательно было. Да его и не экспортировали — нечего было, но и ввезти столько было просто не на чем. Поэтому-то я в основном и не ввозил…

Ну а "не в основном" того же "сарацинского пшена" — как называли на Руси рис — за последние три года только из Уругвая и Венесуэлы было перевезено в приволжские элеваторы без малого два миллиона тонн. Но это так, на всякий случай — а вот на случай этой самой засухи одиннадцатого года в них было запасено почти двадцать миллионов тонн пшеницы. Недаром меня так сильно возненавидели хлеботорговцы: простой крестьянин предпочитал зерно продать именно мне — даже если они цену поднимали аж на гривенник с пуда. Оно-то и понятно: гривенник — он гривенник и есть, гривенником сыт не будешь. А вот если этот самый гривенник от меня был получен, то его покупательная способность внезапно резко возрастала.

К гривенникам, полтинникам и рублям мои заготовители добавляли ничего не стоящие бумажки. То есть они конечно стоили мне чего-то, примерно с четверть копейки каждая, но ламинированная бумажка использовалась многократно, так что особого ущерба мне от нее не было. А пользу — была, поскольку обладатель такой бумажки мог в "колхозных" магазинах многое купить с изрядной скидкой, и крестьянин быстро соображал, что сданный мне пуд зерна легким движением руки превращается в два пуда комбикорма. Ну а сельхозинструмент всякий там вообще втрое против рыночных цен дешевле был, мануфактура — раза в полтора. А многое вообще больше нигде не продавалось — например, угольные брикеты. Где-нибудь на севере, в деревушке, затерявшейся в лесах, это было, конечно, не актуально, а вот в Черноземье именно дешевое топливо пользовалось наибольшим спросом. Понятно, что никакой зерноторговец ничего подобного крестьянину предложить не мог — а потому и покидал деревню в глубокой печали.

То есть они думали, что в глубокой. Однако истинную глубину им пришлось познать лишь осенью одиннадцатого года, когда я, наконец, "распечатал" свои элеваторы. Собственно, сами по себе элеваторы ожидаемой хлеботорговцами "неприятности" им не принесли, зерно на рынок я выбрасывать не стал. Дело обстояло гораздо хуже: в магазинах (моих магазинах) не выросла цена на хлеб и муку…

Торговая сеть моей корпорации была не то, чтобы проста — она была скорее даже примитивна — с моей точки зрения. А вот с точки зрения современников она выглядела "торговой империей" — ведь хоть один магазинчик сети располагался в каждом городе европейской части России. И в большинстве азиатских — тоже. Забавно, но в большинстве русских городов "магазин Волкова" вообще становился "центром цивилизации": как правило в заштатных — да и в большинстве уездных — городов магазин становился первым зданием с электрическим освещением, и уже от него тянулись провода к домам состоятельных горожан. Приходилось тянуть: электростанции ставились "стандартные", по шестьсот пятьдесят киловатт — так надо же куда-то "избыток электричества" девать, с выгодой конечно. Ну а раз электричества избыток, то можно и холодильники поставить, выстроить "предприятие быстрого питания" — и почти каждая "пончиковая" становилась местным "дамским клубом", ну а обычная забегаловка с гамбургерами — уже клубом мужским.

Сам магазин и два заведения общепита были вполне стандартными, одинаковыми во всех городах — и очень "демократичными". С учетом фактора русской социальной структуры — то есть в забегаловках принимали любых посетителей, однако для "чистой публики" делались огороженные "загончики". Поэтому "зайти перекусить" в нее было и дворянам не зазорно, что при теперешней ситуации вышибало с рынка очень значительную часть более традиционных "заведений общепита". Конечно, разгульные "элитные" рестораны особого "давления" не испытывали, а вот что-то попроще…

И в результате у тех же крупных хлеботорговцев вдруг не стало покупателей.

Можно, конечно, купить в пекарне двухфунтовую буханку за двенадцать или даже четырнадцать копеек — а в моем магазине можно купить такую же за пять. Можно жрать один хлеб и запивать его водой — а можно зайти в "закусочную" и за гривенник получить приличный обед (а за пятиалтынный — даже с мясом, точнее, с курицей). В маленьких городах завсегдатаев ресторанов очень немного, и парой-тройкой или даже пятью постоянными клиентами ресторан уже не прокормить — и русская провинция полностью отринула "третьих поставщиков".