Мария Бородина - Заземление

Он изменился, прогнувшись под время. Он – другой. Никто больше не посмеет замарать его честь и тело! А если захотят – гореть им от ярости и отчаяния! Он – чист. И телом, и помыслами.

Глаза, смеженные сном, снова распахнулись, уставившись во мрак. Кого он обманывает?

Хороших мальчиков не называют презумпторами.

– Бежишь от трибунала, Длань Покровителей? – голос, не узнать который было невозможно, мышью прокрался через завесу сумрака.

Миллиарды ледяных стрел вонзились в спину. Ужас сковал, не давая повернуться. Поток ночного ветра, несущий с собой крупинки измороси, наотмашь ударил по щеке. Кантана разжала руки, выпуская Нери из объятий. Привкус надвигающейся беды на языке стал слишком явным.

– Мама… – только и сумела выговорить она.

Ворона-полуночница пронзительно закаркала вдалеке, как вестник опасности. В танцующих клубах тумана, подсвеченных фонарём луны, нарисовалась знакомая тень.

– Кажется, закончился наш побег, – пробормотала Миа, пятясь к повозке.

Степенная фигура Анацеа выплыла из дымки колючего мрака. Оранжевое манто с меховой отделкой скрывало побледневшие от холода руки. Хлипкий зонт гнулся под порывами ветра над головой; спицы ритмично поскрипывали, размеряя время по секундам. Лицо Анацеа, как и обычно, сражало безмятежностью: казалось, что ледяные черты высечены из камня. Лишь искры в глубине зрачков выдавали отчаяние и решимость.

– Дочь моя, – выговорила она монотонно, – так вот ты где!

Мурашки побежали по плечам. Вот и перевёрнута последняя страница. Голые деревья зашумели во мгле, оплакивая последние спокойные минуты. В том, что правда всплыла на поверхность, не осталось никаких сомнений. Слишком уж хорошо Кантана знала мать, чтобы игнорировать очевидное.

Кантана слышала, как участилось дыхание Нери. Должно быть, его сердце сейчас колотится, как двумя часами ранее в библиотеке. Только теперь от страха, а не от вожделения. Противостоять железной леди из Совета будет куда сложнее, чем неразумной девчонке. Даже вчетвером.

Миа испуганно вжалась в повозку, прикрывшись дверцей, словно она могла послужить щитом. Азаэль расправил плечи перед нею, словно пытаясь спрятать от старшей Бессамори. И первой целью, застигнутой тяжёлым взглядом Анацеа, стал именно нефилим.

– Азаэль, – выдавила она, едва двигая губами, – это ты освободил Мию, нелепое порождение Разрушителей? Я была лучшего мнения о тебе…

Азаэль отпрянул к повозке, словно опасаясь лобовой атаки. Сухая трава зашелестела под сапогами.

– Я не мог оставить Мию в беде, Госпожа, – пробормотал он сдавленно.

Миа шумно вдохнула воздух, готовя речь. Светловолосая голова прытко высунулась из-за плеча Азаэля.

– Я – не Длань, – раздался голос иномирянки. – Вы просчитались. Поэтому я не собираюсь больше сидеть в заточении и терпеть Вашу ненормальную опеку, которая мне не далась.

– Я знаю, Миа, – отрезала Анацеа, – поэтому и разговариваю не с тобой.

Кучерявый край облака пробороздил лунный лик, добавив мраку насыщенности. Каменный взор Анацеа впился в лицо Кантаны. Словно готовясь к защите, та отступила на пару шагов. Стебельки разнотравья защекотали лодыжки. Как во сне Кантана ощутила, что Нери поддерживает её за талию.

– Мама, – прошептала она, чувствуя, как на глаза набегают слёзы. – Мне жаль.

Зловещее карканье ворон снова растревожило ночь, заглушив вздох. Стайка чернопёрых птиц взвилась в ночное небо, подняв к облакам пыль. Обернувшись, Кантана заметила, что Миа уткнулась в спину Азаэля. Плечи её мелко подрагивали. Плакала она или смеялась?

Анацеа с недоверием вздёрнула подбородок.

– Привела гостей из-за завесы в мой дом, – голос был холоден и строг, – да, дочь моя?

Кантана едва держалась, чтобы не зарыдать. В голове крутилась одна лишь пугающая мысль: мать уже определила её будущее. И решение не подлежит обсуждению. Как и обычно. Во что бы то ни стало, мир повернётся к солнцу так, как повелела Анацеа Бессамори. Так было всегда, ничто не изменит этого. Уповать на жалость было бесполезно. Кантану не могли спасти ни счастливый случай, ни тщетные попытки решить проблему без противостояния.

Холод межсезонья дробил кости. Расплата была рядом – на расстоянии вытянутой руки. Личное Возмездие сжигало Кантану глазами матери. Оставалось лишь крепко зажмуриться, чтобы спрятать первые слезинки.

– Мы все ошибаемся, – выдавила Кантана, дрожа, как осиновый лист.

– Некоторые ошибки стоят слишком дорого, – Анацеа приподняла бровь. – Сначала Элатар, а теперь и ты? Подумать только: почти восемнадцать лет младшая дочь нахально плевала мне в душу.

Кантана снова осмелилась посмотреть в глаза матери. Взгляд Анацеа казался равнодушным, но не нужно было объяснять, какая боль гложет её.

– Я боялась, мама, – промямлила Кантана. Уверенность и решимость в мгновение ока покинули её, опустошив. – Ты ведь всегда поступала правильно. Скажи я тебе правду, ты четвертовала бы меня и отправила к отступникам, ни секунды не мешкая. Ты не отмылась бы от позора, если бы в городе узнали.

– И ты думаешь, тебе удастся избежать наказания? – процедила Анацеа сквозь зубы. Ветер поднял полы её манто, открыв гипюровые оборки платья. – Позор – это не так страшно, Кантана. Недоверие. Вот что убивает.

– Доверие порождает только доверие, – с неожиданной резкостью произнесла Кантана, – но не постоянный страх, в котором я жила, благодаря тебе. Какого доверия ты требуешь, если никогда не хотела быть мне другом, мама?

Холодный ветер хлёстко ударил в спину. Эмоции окончательно ослепили. Большая и тёплая ладонь Нери снова легла на талию, словно пытаясь уберечь от неблагоразумных поступков. Пришлось это кстати: взрыв был неизбежен. Пытаясь удержать хлипкую нить, соединяющую с реальностью, Кантана обхватила его пальцы. На этот раз он не вырывался и не дрожал: лишь пульс чаще забился под кожей. Сейчас он не откупился бы сухими формальностями: это определённо что-то значило. Только теперь не радовало даже это…

Мать укоризненно покачала головой. Что-то тёплое и человечное на мгновение озарило её лицо: то ли ностальгия, то ли сочувствие. Однако, тень мимолётной эмоции быстро улетучилась, вернув чертам мраморную твёрдость.

– Только не говори, что ты впридачу с иномирянином связалась, – Анацеа продолжила гнуть свою линию. Громкие слова пулями отлетали от зубов, будто Нери рядом не было вовсе. – Надо было пресечь это на корню. Я ведь сразу видела, как ты на него поглядывала.

Сердце Кантаны заколотилось чаще, пробуждая спящую внутри ярость. Привычка подчиняться матери, игнорируя внутренние противоречия, лежала слишком глубоко; и Кантана за свои неполные восемнадцать годовых циклов уже приравняла её к норме. Но сейчас мама покушалась на последнюю автономную её часть – чувства и эмоции. На ту крупицу, что делала её живой. Этого Кантана не могла простить.