Мария Бородина - Плач земли

– И сыновей нет, – Тео откинулся назад, позволяя Анацеа целовать свою шею, – а как ты догадалась?

– Очень просто, – отозвалась Анацеа. – Ты ведь ещё жив.

– А у тебя тонкий юмор, – Тео не смог сдержать смешка. – Ничего не скажешь.

– Разве я шучу? – ладонь скользнула по животу.

– Почему я обязательно должен умирать? Или это – твой тайный фетиш?

– Мужчина обязан отдать жизнь во имя Посвящения дочери. Это неизбежно.

– А ты? – Тео вопросительно посмотрел на Анацеа, подсознательно мирясь с фактом её странности. – Ты, надеюсь, жизнь отдавать не обязана?

– Если я начну растрачивать жизненную силу по собственной воле, – Анацеа неоднозначно повела бровью, – земля отзовётся притяжением. Таким, что рухнут дома и мосты. Птицы будут падать замертво и разбиваться, а деревья – терять ветви и листву…

– Кажется, я в опасности. Когда по нервам бежит электричество, заземление – верная гибель.

Дождь вторил полушёпоту, а голова Тео кружилась всё сильнее. Он почти поверил сказанному и снова уступил Анацеа. Её поцелуи спустились по груди и горячей дорожкой поползли ниже. Они приближались к четвёртой публичной провинности за сутки.

Перед тем, как снова кануть в бездну непреодолимого удовольствия, он успел подумать о том, что грозы в этом году пришли слишком рано.

Странно, но на следующее утро Тео не оповестили о провинности. Его не разбудил даже ставший уже обыденной повседневностью звонок с работы. Мультикоммуникатор молчал, мёртвым грузом валяясь на подоконнике. Тео подумал было, что устройство разрядилось, но нет. Заряда с лихвой хватило бы ещё на пару дней. Они с Анацеа словно попали в безвременье, отгородившись от жизни стеной дождя и толстым оконным стеклом.

Впрочем, им было хорошо и в изоляции.

Они оба словно потеряли за сутки себя самих и своё прошлое. Проблемы уменьшились и отошли на задний план, за пределы досягаемости. Даже о детях Анацеа вспоминала всё реже. Когда тяжёлые мысли о доме одолевали её, а глаза начинали блестеть, она снова кидалась в его объятия. А Тео принимал её, с каждым разом желая всё сильнее.

Но он знал, благодаря странному наитию: это счастье – ложное. Анацеа вернётся назад. Только вот, как и когда это произойдёт, Тео не ведал. Каждая секунда рядом превращалась в подобие последнего вздоха на пределе. В яркое финальное мгновение, которым хочется надышаться до сумасшествия. От одной только мысли о том, что волшебство прервётся, а жизнь вернётся на круги своя, становилось страшно. Поэтому Тео попросту не пускал их в голову, пресыщаясь каждым мигом, как драгоценным вином в разрешённые дни.

Но всё решилось куда проще и прозаичнее, в самый неожиданный момент. Когда Тео возвращался вечером второго дня с кухни с двумя кружками дымящегося кофе.

Он почувствовал, что что-то изменилось ещё с порога. Воздух вокруг вибрировал и качался. Шорохи и звуки гулко шлёпали о стены, словно срываясь с натянутых до предела струн. Страх распустил лепестки в области солнечного сплетения, заполнив живот теплотой.

Прогоняя дурные предчувствия, Тео распахнул дверь. Пришлось снова усомниться в стабильности своей психотструктуры. Ибо зрелище, что открылось его глазам, не поддавалось объяснению. Да и две кружки горячего стекла мешали проверить реальность происходящего и ущипнуть себя за руку.

В углу спальни бушевало фиолетовое пламя, словно открывая окно в параллельное измерение. Анацеа сидела на корточках вплотную к пламени, нисколько не страшась. Из дрожащего омута, обрамлённого пылающими языками, в комнату заглядывали двое. Пожилая женщина с лицом, испещеренным глубокими морщинами, и ещё одна дама, глаза которой закрывала кружевная повязка.

– Вайрана всё время мечется и спрашивает, где мать, – проквакала морщинистая старушка. Голос её словно доносился издалека. – Похоже на то, что девочка обезумела. Зейдана держится молодцом, но часто плачет.

Тео осторожно приблизился и поставил кофе на подоконник. Кружки угрюмо звякнули стеклянными донышками. Он научился чувствовать эмоции Анацеа даже на расстоянии, но и без этого понял – это конец. Конец их личного рая.

– Я могу попросить у вас хотя бы час? – Анацеа выглядела спокойно, но голос её дрожал. – Я хочу попрощаться.

– Ещё несколько минут, и портал закроется, – пропела женщина с повязкой. – Больше артефактов у нас нет. Ты должна вернуться к детям.

Тео пассивно уставился в окно. Снаружи бушевал ливень. Капли с гулким стуком падали на стекло и скатывались вниз, оставляя за собой прозрачные линии. Город, наполненный дрожащими огнями, плыл и дробился в потоках воды. Он безучастно смотрел на снующие внизу капсулы и боялся повернуть лицо. Он знал, что Анацеа уже чувствует его присутствие. И понимал, что она едва держится. Даже случайный взгляд сейчас может ранить её насмерть.

Анацеа поднялась с пола и двинулась к нему. Лицо её заслонила маска безразличия – холодная и тяжёлая, как камень. Но Тео не сомневался: она лишь притворяется сильной. На самом деле эта броня – всего лишь прикрытие. Щит для невероятной чувственности, которую можно пробудить одним выдохом.

Он не хотел, чтобы она плакала.

– Это не конец, – сказала Анацеа тихо. Приблизившись, она накрыла его руку своей. Пальцы дрожали. – Я найду тебя в своих снах.

– Конец, – возразил Тео, и тут же возненавидел себя за это. – Надеюсь, ты понимаешь, почему наша связь – утопия?

Молния прорезала небо за окном, очертив их силуэты на стекле. Дождь заплакал сильнее. Раскат грома показался сдавленным всхлипом. Тео сглотнул подступающий к горлу комок и сложил руки на груди, пытаясь унять дрожь. Никогда в жизни ему не было так плохо, как сейчас, четвёртого марта 2026 года, в десять вечера.

– Ты понимаешь? – переспросил Тео, словно желая удостовериться.

– Я очень хочу остаться, – боковым зрением он заметил, что Анацеа опустила голову.

– У нас с тобой нет иного выбора.

– Думаешь, если я приму решение, что-то сможет мне помешать?! – твёрдо произнесла Анацеа.

Кажется, он всё-таки ранил её, хотя изо всех сил старался сгладить ситуацию. Впрочем, сглаживать уже было нечего. Прогулка по ножам никогда не обернётся весёлым танцем. Вот и сейчас жизнь резала их целое по живому. Безжалостно, скурпулёзно, пересекая обнажённые нервы. Чувство вины полосовало Тео, как болтающийся маятник с отточенным лезвием. Разум вновь и вновь отчитывал его за произошедшее. Зря он подошёл к Анацеа на станции метро. Зря предложил помощь и потащил за собой. Зря позволил довериться себе. Зря внял примитивным инстинктам! Но то, что он чувствовал теперь, отметало все сомнения и порицания. Да, он был виноват в том, что ей сейчас больно. Но он ничуть не жалел о содеянном. Ни вчера, ни сегодня. Ни секунды.