Евгений Шалашов - Декабристы-победители [litres]

За два дня ратники 2-й дружины перекопали весь берег. Соседние 1-я и 3-я дружины поглядывали на «землекопов» с недоумением. Их командиры, статский советник да коллежский асессор, от увещеваний поручика Мясникова только отмахивались: «Наше дело маленькое. Поставили – стоим. Прикажут – будем копать. Будем держаться до подхода русского войска. Умрем – но не выдадим!» С унтер-офицером вступать в объяснения они и вовсе не пожелали – мол, видали они и не таких нижних чинов.

Унтер-офицеру Иванову было грустно. На соседей надежды никакой. Не окопаются – и сами полягут, и их подставят. Пройдут ляхи через соседей!

Чтобы хоть как-то укрепить левый и правый фланги, Иванов приказал вбивать в землю заостренные колья и заготовить несколько «волчьих ям». «Отдых» для ратников помощник командира устроил тоже особенный.

– Итак, господа, – поучал Иванов. – Предположим – несется на вас всадник с саблей или пикой. Что от сего будет?

Народ от непривычного обращения «господа» робел, но потом начинал отвечать:

– Карачун нам всем будет. Насмерть зарубят.

– Правильно, – кивнул унтер-офицер. – А если, господа, ему в грудь или в лошадь копье воткнуть? До того, как он вас зарубит? – уточнил Иванов.

– Попасть-то в него трудно, – рассудительно сказал один из ратников. – Всадник-то сверху будет, да и лошадь увертлива. Попади-ка в нее.

– Верно, – одобрительно сказал Иванов. – А если в него не одним, а десятком копий пырнуть?

– Это навроде палисада? – спросил догадливый.

– Правильно говоришь, ратник, – улыбнулся Павел Иванович, вспоминая фамилию парня. М-да, а чего тут не вспомнить-то? – Верно, ополченец Иванов. Представь – скачут на нас паны, а мы навстречу им забор из копий выставили, – многозначительно прищурился командир.

– Так ведь если увидят, господин унтер-офицер, то лошадь подымут повыше – и… гоп, перепрыгнули.

«Пожалуй, – подумал Павел Иванович, – пора поговорить с поручиком о присвоении парню капрала». Но вслух сказал:

– Правильно мыслишь. Только если мы копья в два ряда наставим – не перепрыгнут. Один пониже вкопаем, второй повыше, а там и мы сидим – с копьями.

– А где ж мы столько копий найдем? – раздался озадаченный голос.

– Дубин поставим навроде тебя! – хохотнул ратник Иванов. – Понятно же, жердей нарубим да заострим.

Палисады из заостренных и обожженных для прочности кольев (идея не унтера, а ратников!) были готовы. Унтер, носивший русскую фамилию, с немецкой педантичностью просчитывал: сколько ратников требуется на оборону одной версты, сколько отправить в резерв, кого выделить в караулы и кого назначить санитарами. Его первым помощником стал нарочитый капрал Иванов, которому была поручена вся «саперная» часть, включающая рубку жердей и установку палисадов. Поручик Мясников, как это и положено хорошему командиру, находился во главе резервной тысячи. Впрочем, поручик был человек неглупый, и он был даже рад, что реальным командиром стал простой унтер… Soyez si bon, господа поляки!

Польская кавалерия, которую уже устали ждать, ударила на четвертый день. И, как это бывает – нагрянула «вдруг». Могли бы и вовсе прошляпить, если бы не Мясников (понимай – его помощник), приказавший кроме часовых выдвигать еще и дальние дозоры…

…Русская кавалерия стояла на высоком берегу Днепра и смотрела, как дрались сиволапые ополченцы. Командующий, генерал-лейтенант Давыдов сидел в седле, ожидая команды.

Денис Васильевич нервно грыз усы и материл поляков, мятежников и Витгенштейна. Он, разумеется, присутствовал на совещании, когда Главнокомандующий генерал Витгенштейн разъяснял диспозицию будущего сражения – ослабить силы поляков битвой с ополченцами, затем подвергнуть их мощному артобстрелу, а по выходу из переправы нанести удар кавалерией. Но одно дело сидеть над картой в генеральской палатке и другое дело смотреть, как гибнут мужики. Будь он подполковником, то наплевал бы на все приказы и вывел бы полк к переправе… Но генерал Давыдов был вынужден не просто смотреть, но останавливать молодых офицеров, рвавшихся на выручку. Нужно было ждать, пока не подойдут главные силы. Атаковать поляков одной лишь кавалерией, без артиллерийской поддержки и пехоты – безумие.

…Ополченцы продержались дольше, нежели рассчитывали польский главнокомандующий Дверницкий и русский главнокомандующий Витгенштейн. Если первый рассчитывал сломить сопротивление ополченцев за час, то второй рассчитывал часа на три. Нескладные мужики в синих шинелях продержались шесть часов.

Основной удар приняла 2-я дружина поручика Мясникова. Собственно, она и прикрывала удобный участок для переправы – мелководье, по которому польская конница за десять минут могла форсировать реку. Но никто из атакующих не ожидал, что вместо мужиков, подставляющих под удар согнутые шеи или лезущие, как бараны, на острия пик, их встретят палисады из заостренных кольев.

Атака улан захлебнулась на первом же рубеже обороны. Кони проваливались в замаскированные ямы, ломая свои ноги и шеи всадников. Те, кому удавалось пробиться, пытались перескочить палисады, но натыкались на «заботливо» выставленные копья.

Во время неудачного налета уланы потеряли до эскадрона. Правда, в основном, потери происходили из-за утраты коней. Спешенный улан – это не воин.

Ополченцы, отбившие первую атаку почти без потерь, ликовали, но Мясников и Иванов охладили неумеренный пыл – враг не только не побежден, но даже не отброшен…

Первым делом, унтер-офицер Иванов отправил собирать трофейные ружья и пистолеты. Сотня дружинников была выделена для укрепления и расчистки палисадов, на которых повисли убитые и раненные враги…

Противник отступил ненадолго и скоро начался новый штурм. На сей раз в дело пошла пехота. Малосведущие в военном деле почему-то считают, что поляки – это сильная кавалерия и слабая пехота. Но в Бородинском сражении пехота Понятовского едва-едва не пробила левый фланг русской армии на Утицком кургане. Поляки, «перемолотив» Московский лейб-гвардии гренадерский полк, едва не вышли в тыл русских войск. Если бы не дивизия Олсуфьева, заткнувшая собой брешь, то вряд ли бы Кутузову удалось сохранить армию.

Бывший полковник, принявший полное командование, прекрасно знал, на что способна польская пехота. Посему, завидев наступающие цепи, он оставил на первой линии полторы сотни ратников, имевших ружья, а остальным приказал отходить ко второй линии окопов. Ружей было всего две сотни на всю дружину, да и то охотничьи. Мало! И стрелки – аховые, и охотничьи ружья против дальнобойных армейских все равно что воробей против вороны. Но выбора не было. Встав на бруствер, унтер-офицер Иванов прокричал: