Евгений Шалашов - Декабристы-победители [litres]

Продовольственный отряд, наслышанный о партизанах, начал бросать оружие и спрыгивать с телег, показывая поднятые руки. Только один из солдат схватился за ружье, но тотчас же прогремел выстрел, простреливший ему кивер, давая понять, что шутить тут не будут!

Сам подпоручик, не успевший даже удивиться, а не то что поднять пистолет или обнажить саблю, почувствовал, как его взяли за бока крепкие руки и начали вытаскивать из телеги, словно репку из грядки.

– Смотри-ка, уже и подпоручика получил? – услышал Завалихин знакомый насмешливый голос. – Растете, юноша, растете! Поздравляю! Этак к концу года до полковника дослужитесь. Если живы останетесь… А это у вас что? Почетный легион с красным колпаком? Колпак – символ освобожденного раба. Неужто новый орден? За какие баталии? Попробую угадать, – издевался Клеопин. – Заслуженный офицер заслужил свои награды на поле брани с мирным населением? Или вы теперь в должности палача пребывать изволите?

– Легко оскорблять безоружного человека, когда за вами стоят вооруженные солдаты, – гордо отозвался Завалихин, скрестив на груди руки.

– Помнится, совсем недавно было наоборот, – снял Клеопин кивер, показывая подпоручику вдруг занывшие шрамы. – Что ж, роли поменялись. Только не обессудьте, сабли у меня нет – буду вас тесаком рубить. Будем считать, что в тот раз у нас с вами была дуэль. Вы свой выпад сделали, теперь мой черед.

Штабс-капитан вытащил оружие, сделал несколько размашистых движений крест-накрест, прищурил глаз, как бы примеряясь, куда рубить, и тут подпоручику стало страшно. Дмитрий представил, как будет отдаваться в ушах хруст разрубаемого черепа (его черепа!) и даже услышал противное чавканье клинка, впивающегося в тело!

– А-а-а, – тоненько закричал подпоручик, оседая на землю и закрывая голову руками. – Н-не тро-гайте м-ме-ня! – заблеял он, теряя сознание.

– Верно, тесака вашего испугался, – сказал Сумароков, стоявший рядом. – А я вам сколько раз говорил, возьмите саблю, – укорил юнкер командира.

– Думаете, сабли бы не испугался?

– Хм… – призадумался Сумароков, а потом решительно сказал: – Пожалуй, сабли бы тоже испугался. Дозвольте спросить, господин капитан [10] При обращении к старшему по званию вне строя, офицеры могли обращаться по имени-отчеству или опускали приставки – «штабс» и «под». Но, подчеркиваю, это касалось сослуживцев. , – замялся помощник командира и, дождавшись разрешения, поинтересовался: – Это он, тот самый?

– Тот самый, – невесело кивнул Николай.

– Я почему-то так и решил… – вздохнул юнкер.

Сумароков не стал прибавлять, что он так решил, когда увидел, что командир, чей авторитет был для него выше Ивана Великого, машет клинком перед лицом безоружного человека. Этак с полгодика назад, он бы осудил начальство. Нынче же только и подумал, что на месте Николая Александровича не удержался бы, а просто зарубил мерзавца…

– А саблю, Ваше Благородие, все-таки заведите.

Клеопин улыбнулся. Сам понимал, что командиру и офицеру лейб-гвардии с саперным тесаком ходить неприлично, но привык он к «неблагородному» оружию. К тому же в условиях партизанской войны тесак гораздо удобнее, нежели парадная шпага – дровишек там порубить, окопчик вырыть…

Придя в себя, Завалихин понял, что его привязывают к дереву в полный рост.

– Очнулся, – услышал он голос Клеопина. – Рад, что вы умрете в сознании и памяти. Разрешаю помолиться перед смертью. Батюшки нет, грехи отпускать некому.

– Простите меня, господин штабс-капитан, – заскулил Завалихин. – Умопомрачение нашло, не иначе.

– Перестаньте, прапор, – поморщился Николай. – Вы все-таки офицер. Жили вы, как… шакал, так хоть умереть сумейте достойно.

Осознав, что его сейчас расстреляют, Завалихин растер по грязному лицу слезы и сопли и сделал еще одну попытку:

– Да, штабс-капитан, я виноват перед вами. Но если вы меня расстреляете, то чем вы лучше меня?

– Я не буду вступать с вами в дискуссии, – сказал Клеопин. – Вас расстреляют вовсе не потому, что я хочу отомстить. Вернее, не только поэтому. Из-за таких, как вы, Россия стоит на краю пропасти. И если вас будет меньше, то это значит, что мы хоть на пядь, хоть на палец или – хотя бы на волосок от этой пропасти отойдем. Да что я тут распинаюсь? Командуйте, – бросил штабс-капитан фельдфебелю, возглавлявшему расстрельную команду.

Фельдфебель Цветков построил солдат и, морщась от неприятного запаха, который начал исходить от «кавалера», приготовился отдать команду «Заряжай!»…

– Отставить, – вдруг передумал Николай, давая отмашку нижним чинам.

Солдаты с облегчением опустили стволы. Понимали, что расстреливать необходимо, но все-таки. Неприятное дело – живых людей расстреливать.

– Куда его, Ваше Благородие? – деловито поинтересовался Цветков. – Понимаю, пули-то на эту гниду жалко. Может его того-сь, штыками? Штыки-то потом земелькой очистим… Или – повесим?

– Знаешь, Максим Александрович, – улыбнулся Клеопин. – А пущай-ка он идет восвояси… Кому он такой… обделавшийся нужен? Дайте ему пинка, чтобы быстрее шел.

– Пинка? – засомневался старый служака. – Ваше Благородие, а может, лучше расстреляем? Офицер как-никак. Что люди подумают?

– А ты сам его спроси, что выберет. Выберет пинки – какой он после этого офицер? Не выберет – чёрт с ним, дашь ему пистолет, пусть стреляется.

– И то правда, – облегченно выдохнул фельдфебель и пошел выполнять распоряжение командира.

Надо ли говорить, какой выбор сделал «поручик»?

Штабс-капитан Клеопин и сам не ожидал, что маленькая команда, состоящая из трех нижних чинов, одного юнкера-сапера и его, штабс-капитана, именовавшаяся «взводом» для самоуважения нижних чинов, разрастется до настоящего взвода, а потом – до целой роты. Все получалось само собой. Уже через две недели пребывания в поместье Щербатовых начали подходить люди. Ну, первых двух он сам и приблизил, потому что после «отлова» мародеров, «военнопленных» расстреливать не стали. Куда там расстреливать, если их пришлось спасать от разъяренных мужиков и баб? Спустя неделю откуда-то из леса выползло человек двадцать солдат во главе с фельдфебелем Цветковым. И все, как на заказ – бывшие саперы, сослуживцы юнкера Сумарокова. Стало быть, не все любимцы покойного императора Николая сложили головы.

Пришлые были злые, некормленые и изрядно завшивевшие. На сапоги (вернее, на то, что когда-то так называлось) без слез не посмотреть. Шинели драные, мундиры – сопревшие, а нательное белье превратилось в сплошную дыру с копошившимися насекомыми. Но зато нижние чины сохранили не только погоны и кокарды, но даже батальонное знамя!

Саперы учились быстро. Не зря Великий князь Николай Павлович, формируя новый род войск, отбирал туда самых толковых. Они и стали ядром будущего отряда.