Евгений Шалашов - Декабристы-победители [litres]

– Слушаюсь, Ваше Благородие! – вскинул ладонь под козырек Цветков и кинулся выполнять приказ.

Знамя Саперного баталиона, береженое с прошлого года, было развернуто по ветру. И хотя оно кое-где слежалось, но идти под стягом стало не в пример веселее.

При въезде в город, около покосившейся черно-желтой будки и шлагбаума стояли два градских обывателя, напялившие поверх армяков солдатские пантальеры с тесаками. Ружей при них вообще не было. Милиционеры, развесив уши, слушали солдатскую песню.

– Открывай! – рявкнул Клеопин, не соизволив даже остановить коня.

Один из «милиционеров» вякнул было: «Кто такие?», но второй уже ринулся тянуть веревку, поднимая вверх видавшую виды жердь.

– Молодцы, служилые! – похвалил «дозорных» штабс-капитан.

Загордившиеся обыватели попытались отдать офицеру честь, старательно прикладывая к парадным картузам не два пальца, как положено, а всю ладонь.

Двигаясь по главной улице, Клеопин приостановил коня и заехал во фланг отряда, пропуская подчиненных вперед.

– Братцы, а в городе-то кто-нибудь бывал? Монастырь-то где? – негромко спросил он народ.

– А пойдемте, Ваше Благородие, все прямо да прямо. Авось да выйдем! – бодро отозвался кто-то из служивых.

«Авось» не подвело. Не сворачивая с тракта, плавно переходящего в главную улицу Тихвина отряд дошел до обители.

Около ворот уныло переминался с ноги на ногу часовой в мундире «преображенца».

– Здорово, братец! – весело крикнул Клеопин с седла. – Вызывай караульного начальника, пусть передаст прапорщику Рогозину – мол, подмога из Питера пришла.

– Подмога! – радостно завопил часовой. – Сейчас, Ваше Благородие, мигом господина прапорщика кликну!

Вместо того, чтобы свистком подозвать разводящего или начальника караула, часовой прислонил ружье к стене и скрылся внутри, даже не соизволив прикрыть за собой дверцу.

«Ну, елки же в пень! – с немалой досадой подумал Клеопин. – Да что же такое творится-то?! Пороть!»

Такого и в страшном сне не приснится! Впрочем, партизанам разгильдяйство было на руку! Спешившись, штабс-капитан оставил в воротах двух солдат и прошел внутрь монастыря, раздавая команды воинам.

Николай, хоть и не знал точной планировки Тихвинского монастыря, но предполагал, что оно будет похожим на другие обители, где приходилось бывать. Первое – где могут находиться и противник и пленные? Ну, уж точно не в храмах! Да и монашеские келии тесноваты для постоя. Стало быть, это может быть либо гостиница, либо трапезная… Точно – у одного из зданий, по внешнему виду самого старого, рядом со звонницей, толпилось с десяток солдат – темно-зеленые мундиры с красной отделкой и золотым шитьем на воротниках и обшлагах! Орлы! Как-никак первый гвардейский полк России! Рядом с солдатами стоял совсем молодой офицер. Надо полагать – тот самый прапорщик Рогозин. Не мудрствуя лукаво, штабс-капитан Клеопин подвел свой отряд поближе и скомандовал:

– Взвод, цель-с! Господин прапорщик, вы арестованы! Прошу вас сдать шпагу и пистолет!

Офицер заколебался, но солдаты, ошарашенные внезапным появлением врага, даже не подумали сопротивляться.

– Прапорщик, – чуть строже сказал штабс-капитан. – Скомандуйте вашим людям, чтобы сложили оружие. Я не хочу излишнего кровопролития, тем более – в святой обители!

«Преображенцы», не дожидаясь команды, принялись складывать ружья и снимать пантальеры с тесаками. Рогозин, помедлив с минуту, вытащил из ножен шпагу. Но вместо того, чтобы сдать ее – протянув эфесом вперед, ухватился за рукоятку и отпрыгнул в сторону.

– Не стрелять! – остановил Клеопин возможный залп. – Сам возьму!

Не обнажая тесака (офицерской шпагой он так и не обзавелся!), штабс-капитан поднял одно из ружей с примкнутым штыком.

Наверное, прапорщик Рогозин был хорошим фехтовальщиком. Или, по крайней мере, считал себя таким. Но против ружья в умелых руках шансов у него не было – шпага столкнулась со штыком и была выбита из рук.

– Взять его, – приказал Клеопин своим солдатам, будучи не в том настроении, чтобы устраивать тут дуэли: – Где остальные? – обратился он к плененному офицеру.

Рогозин, горделиво скрестив руки на груди, презрительно фыркнул:

– Роялистам отвечать не буду!

– Ладно, гражданин якобинец, – устало вздохнул Николай и повернулся к солдатам. – Ну-с, где народ болтается?

– В городе все, – подавленно сказал один из «преображенцев». Кажется, тот самый часовой.

– Юнкер, – подозвал Клеопин своего заместителя. – Возьмите взвод и становитесь к воротам. Всех впускать, разоружать и никого не выпускать. Лукин, вы со своей командой – караулить пленных! Остальные – за мной. Ну, а ты, горе-караульщик, покажешь, где пленные содержатся.

В подвале под трапезной обнаружились не только гарнизонные солдаты с поручиком Наволокиным, но и монахи. Когда пленных выводили, кое-кого из иноков пришлось выносить на руках.

Последним узилище покинул седобородый подтянутый старец. Судя по высокому клобуку и панагии на груди – настоятель.

– Отец игумен, а вас-то за что? – спросил Николай.

– А нас, сын мой, за то, что пытались увещевать заблудших. Вот, прапорщик и изволил… – грустно улыбнулся.

Николай, воспитывавшийся матушкой в уважении к ангельскому чину, непроизвольно сжал руки в кулак. Но все-таки, превозмогая ярость, снял кивер и подошел под благословление.

– Батюшка, благословите!

– Бог благословит, – осенил его игумен крестным знамением. Потом, прижав голову штабс-капитана к своей груди, поцеловал в лоб: – Будь осторожен, сын мой. Не озлобься!

У Николая навернулись слезы. Давно, ох как давно он не то что не исповедовался, но даже и не подходил к руке священнослужителя!

– Простите владыка, как же тут не озлобиться…

– А ты попробуй, – улыбнулся старец не «отеческой», а настоящей отцовской улыбкой. – Делай, что надлежит, но помни, что братья это твои, хоть и заблудшие. Что же делать, сын мой, раз они такие? Да и сам-то подумай, разве простые солдаты виноваты? Да и прапорщик этот… Молодой еще, глупый. Ты уж, сын мой, не наказывай его строго. Ну, занимайся войском, а я к братии пойду, да и за Иконой присмотреть надобно. А к вам я послушника пришлю, чтобы показал – где разместиться, да как обустроиться.

Осенив крестным знамением солдат – как освободителей, так и недавних гонителей, игумен пошел, держа левую руку так, как будто бы долгие годы придерживал ножны…

Николай смотрел вслед уходящего игумена, раздающего благословления и думал. Пожалуй, если бы не слова настоятеля, он бы уже приказывал вывести за монастырские стены прапорщика Рогозина и расстрелять мальчишку. Теперь он такой приказ отдать не мог. Только надолго ли хватит выдержки? Ну, по крайней мере, он будет стараться…