Евгений Шалашов - Декабристы-победители [litres]

С сотней солдат, что были сейчас под рукой, нечего и думать о войне с превосходящими силами противника. Да и село, где квартировал отряд, было не очень удобным – тесновато, к тому же и крестьян не хотелось подставлять под удар карателей. По мнению партизанского начальника, следовало бы уйти в какой-нибудь уездный городок, где в достатке обывательских домов для постоя. И где, как положено, должны были наличествовать государственные магазины с мукой, порохом и свинцом. Ну а если новая власть уже успела все забрать, можно бросить клич по дворянству, чтобы поделились охотничьими припасами. Только – куда идти?

Клеопин выбрал Тихвин. Городок небольшой, но удобный. В том смысле, что расположен на водной системе, соединявшей Балтийское море с Волгой. Опять-таки, вспомнив о каналах, можно вспомнить о родной «Мариинке», соединившей «Тихвинку» с Волгой через Белое озеро и Шексну-реку, откуда и рукой подать до родного Борисоглебского. Ну, немаловажным еще казалось и наличие монастыря, где хранилась икона Тихвинской Божией Матери…

Через сутки штабс-капитан приказал выступать.

Впереди, как и положено на марше, шествовал командир, а замыкающими шли заместитель Сумароков и фельдфебель Цветков, произведенный в главного интенданта. Интендантствовать, правда, было еще не над чем. Команда не имела не то что обоза, а самой захудалой телеги. Не было коня и у командира. Штабс-капитан полагал, что раз он возглавляет роту, то и лошадь ему не положена. Лукавил, конечно. Те лошади, что были у крестьян, под седло годились. В бой на них не идти, а в дорогу – сойдет. Но денег для покупки не было, а отбирать у селян казалось бесчестным делом.

Все запасы уместились за спиной у солдат. А что? Всё, как и положено. Одна половина ранца занята сухарями (недели на две хватит!), другая – порохом и пулями. (В ранец бы еще запасные штаны, да подвертки, но где ж их взять-то?) Маловато, но это все, что удалось наскрести. Для мелких стычек сойдет, а крупного боя, хотя бы с двумя ротами полного состава все равно не выдержать! Часа через два после выдвижения, когда команда уже стал подумывать – а не пора ли делать привал, тот возник сам. Штабс-капитан, возглавлявший движение, первым и увидел бегущего разведчика.

Команда штабс-капитана двигалась не або как, а с разведкой. Ежели, перевести сие с военного языка, это означало, что штабс-капитан отправил впереди колонны двух нижних чинов – из прибившихся к отряду дезертиров. Выглядели они соответствующе – вместо киверов – размочаленные крестьянские треухи, на ногах – лапти. Опять же – погоны спороли давно, а новые сделать было не из чего. Ну, а чтобы не пугать народ, ружей «охотники» не имели. На двоих было два ножа и пистолет.

– Стойте, Ваше Благородие! – кричал разведчик, размахивая руками.

Клеопин поднял руку, останавливая движение колонны.

– Что там у вас? – спокойно спросил штабс-капитан. – Отдышитесь и доложите по форме.

Откашлявшись и отплевавшись от пыли, разведчик доложил:

– Ваше Благородие, мы гонца поймали, что в Питер скакал. Унтер-офицер, из «преображенцев». Нас увидал, коня остановил и пистолет вытащил. Я, говорит, гонец. Прочь, мол, с дороги! А Темка, напарник мой, поклонился ему низенько, грит: «Простите, мол, господин офицер, крестьяне мы тутошние». Это унтеру-то! А сам хвать, да за ногу его с коня и стянул. Ну, тут и я немножко помог.

– А чего бежать-то было, – пожал плечами штабс-капитан. – Стояли бы себе. Мы ведь и так к вам шли.

Разведчик только руками развел, показывая всем видом, что очень уж хотели они с Темкой побыстрее показать себя в деле.

– Молодец, братец. Хвалю! – одобрительно похлопал офицер его по плечу.

– Рад стараться, Ваше Бродие! – ответствовал тот, как положено солдату с десятилетней выслугой, пропуская командира вперед, к «языку».

Хорохориться или играть в героя гонец не стал. Сообщил, что в Тихвине стоит около полубаталиона «преображенцев» во главе с прапорщиком Рогозиным. Уездные власти, отказавшиеся перейти на сторону Временного правительства, сидят под стражей. Штатная воинская команда во главе с поручиком Наволокиным почти полгода просидела в осаде, в монастыре, но недавно из-за нехватки провизии сдалась. Собственно, из-за этого гонец и был отправлен в Петербург, потому что Рогозин не знал – а что же ему делать с арестантами?

Клеопин сломал сургуч на пакете и прочитал рапорт, направленный на имя самого Батенькова:

«Ваше Высокопревосходительство. Осмелюсь сообщить, что злокозненная тихвинская воинская команда в составе двадцати нижних чинов, двух капралов и отставного поручика наконец-то задержана и в настоящее время содержится под стражей в подвале келейного корпуса Успенского монастыря. Прошу дать инструкцию на предмет дальнейших действий. Надлежит ли мне их расстрелять как военнопленных или повесить как изменников? Напоминаю господину Верховному Правителю, что при наличии в каждой роте всего лишь шестидесяти штыков изыскивать караульные команды полагаю затруднительным. В данный вынужден выставлять дозоры из числа городской милиции. Прошу Вас прислать подкрепление. К сему – временно исправляющий обязанности командира гарнизона, командующий ротой лейб-гвардии Преображенского полка прапорщик Рогозин».

«Совсем плохи дела у бунтовщиков, ежели гвардейскими ротами командуют прапорщики. И что это за власть такая, если ротный напрямую обращается к председателю правительства?» – развеселился Клеопин, прочитав рапорт.

Место «пленения» гонца стало стихийным привалом. Но уже через час команда пошла дальше, на Тихвин. Соображения стратегов, что атаковать противника следует превосходящими силами, ни командира, ни его бойцов не волновали.

Верховой пришелся очень кстати. Теперь Клеопин мог с чистой совестью сесть на коня. Соответственно, по законам войны, сапоги и шинель военнопленного обрели новых хозяев. Гонец, хоть и вздыхал, но с имуществом расстался без особой грусти. Чай, лето нынче, а до Петербурга он как-нить и сам доковыляет.

Май 1826 года. Санкт-Петербургская губерния

За восемь лет службы штабс-капитан Клеопин никогда не пренебрегал Уставом. Неважно, что там прописаны и благоглупости, кои могут придумать лишь паркетные шаркуны, но Устав – это закон для солдата. Коль скоро сказано, что «при прохождении населенных пунктов полковые знамена должны быть расчехлены, а прохождение осуществляется парадным строем, при исполнении полковой песни», то так тому и быть. Поставив впереди колонны самых нарядных (сиречь менее оборванных), командир подозвал фельдфебеля:

– Максим Александрович, доставай знамя!