Владислав Савин - Красный бамбук [СИ, черновик]

И мы знали, что было в Сиани. И что американцы воюют воздушной мощью. Что даже обычная траншея почти в два раза уменьшает радиус поражения пехоты при ядерном взрыве, в сравнении с открытой местностью в полный рост. А блиндаж еще лучше. Советские рассказывали нам про свой опыт МПВО во время войны. В Ханое проводились учения, «воздушный налет», с участием всего населения – последний раз перед тем парадом я помню, где-то в феврале того же года. В сезон дождей с этим труднее – и потому, зенитки ставились обычно на холмах, где можно из окопа прорыть водоотвод по склону, или обсыпались земляным валом. Зениток в Ханое было много, причем в большинстве не ДШК, основное средство ПВО отрядов на юге, а ЗУ-23 и 57-миллиметровые. А еще у частей гарнизона и пришедших на парад были свои штатные зенитки, причем по малым калибрам как бы не больше, чем в ПВО Ханоя – однако даже в книгах и газетах, написанных позже о событиях того дня, я часто видел цифру, эти средства не учитывающую.

В мае у нас начинается сезон дождей. Но тот день выдался ясный с самого утра. На улицах люди в праздничных одеждах, всюду флаги и цветы. Парадные колонны войск должны были пройти с юга, вдоль железной дороги, по проспекту Свободы, мимо госпиталя и университета, почти до самой Цитадели, дальше к церкви Куа Бак на берегу озера, там повернуть влево, пройти по набережной до стадиона, и на юго-запад мимо Зоопарка. Мы шли прямо за советскими частями, перед нами были саперы, ремонтные машины на базе танков с бульдозерными щитами и маленькими башнями, как на разведывательных броневиках. И только прошли университет, место там было очень неудобное, справа озеро, слева насыпь железной дороги, развернуться негде. Когда это началось.

Помню, сначала завыли сирены воздушной тревоги. Не так, как раньше – не учебная, а по-настоящему. И мы в первый миг замерли – настолько это не сочеталось с атмосферой парада. Затем наш командир, подполковник Тханг Ван Нгуен, крикнул – рассредоточиться, залечь! Окопаться! Лопатки у нас были – а ячейку для стрельбы лежа нас учили выкапывать за пару минут, даже под огнем. Тем более, что земля была мягкая. Жалко было парадной формы – но лучше грязь, чем кровь.

А затем мы увидели рой темных точек в небе, быстро приближающихся с севера. И увидели взрывы и огонь – там, где был центральный парк, резиденция Вождя, железнодорожный мост. Начали стрелять зенитки, рядом с нами у железнодорожной насыпи тоже стояла батарея. А штурмовики пронеслись над нами – десятки и сотни самолетов, в большинстве это были «скайрейдеры», силуэты которых были знакомы нам по бумажным мишеням. Странно, но это меня даже успокоило – враг был знакомый и как я слышал, вполне уязвимый.

Один из штурмовиков обстрелял ближнюю батарею. Я увидел, что одна зенитка осталась без расчета, бросился к ней, зовя товарищей, сел в кресло наводчика, впился взглядом в прицел – дальше делал все, как учили. В тот день так было по всему Ханою – пушки смолкали лишь когда разбивало железо, а погибших зенитчиков мгновенно заменяли, и ученики нашей Школы, и участники парада, и даже просто гражданские, кто умел. Но тогда я думал лишь о том, чтобы моя зенитка стреляла – и порадовался, что американцы идут на самой лучшей для нас высоте, метров шестьсот-восемьсот: ниже было бы труднее целиться, выше не смогли бы достать. Все небо было в трассах снарядов, горели и падали самолеты, но другие штурмовики упрямо шли сквозь огонь, каждый на свою цель, не сворачивая с курса. Первым, кого я сбил тогда, был В-26 – уже поврежденный, один мотор у него дымил, и шел он с севера, почти на нас, но чуть мимо, в самом выгодном ракурсе, и по нему стреляли и другие зенитки, но после моих снарядов он окончательно клюнул носом и упал в озеро. Затем был «скайрейдер» – когда русский танк БРЭМ вдруг стал стрелять из пулемета прямо у меня над головой, я еле успел стволы перекинуть, когда штурмовик выскочил из-за насыпи, я только нажал педаль спуска, не надеясь попасть – но американец рухнул, по косой чуть до воды не долетев. Это был тот самый самолет, который мы после вместе с советским офицером-танкистом осматривали, и он по дыркам определил – калибр 23, не 14, твой! Русского звали Павел Иванович, он дал мне номер своей полевой почты, мы до сих пор переписываемся иногда. И еще два «скайрейдера» зашли в атаку прямо на нас, по ним стреляли из десятка стволов, и мы, и пулеметчики с танков – оба задымили и стали снижаться, после мне сказали, что они оба упали, но я этого не видел.

Истребителей в небе мы не видели – по крайней мере, на дистанции, где мы могли различить тип самолета. Я разглядел один раз какие-то реактивные, прошедшие высоко и в стороне – не знаю, были ли это наши или американцы. Да и не было времени смотреть – прозевать атакующий штурмовик было смертельно опасно. Наш подполковник погиб – жалко, он был хорошим командиром, воевал еще с японцами, затем с французами, и после ранения был переведен с фронта учить нас.

Та первая волна авианалета длилась всего четверть часа – мне показалось, прошло несколько часов. Вдруг стало тихо, вокруг нас – тут еще, я помню, наши привели пленных американцев, которые вылезли из озера, и сразу подняли руки, они были такие рослые, каждый из нас им по плечо, но дрожали от страха и что-то повторяли на своем языке. Мы не знали, что с ними делать, и приказали лечь и не шевелиться – а тем из наших, кто их охранял, чтобы пристрелили при любом движении. И тут прилетели «сверхкрепости», которым штурмовики должны были расчистить дорогу.

Нам повезло, что нас задело лишь краем, и бомбы падали очень редко – но это были тяжелые фугасы, оставляющие воронку, в которой мог бы поместиться дом. И наши калибры уже не могли их достать, мы лишь сжимали кулаки в бессильной злобе – и радовались, замечая в небе след от зенитной ракеты, после которого почти всегда один из бомбардировщиков превращался в пылающий и падающий метеор. И тяжелые зенитки тоже стреляли – мы видели многочисленные облачка разрывов рядом с самолетами, которые после начинали дымить и вываливались из строя. Одну из «крепостей» мы даже обстреляли, когда она, теряя высоту, прошла возле нас на высоте около двух тысяч, однако падения ее мы не видели.

А после вдруг стало чисто. Зато в кварталах к северу от нас были видны большие пожары. Тут прибежал Павел Иванович, он командовал той самой ротой на БРЭМ, и сказал что ему нужна пехота в помощь. И мы, оставив часть своих (в основном, легкораненых) у зениток, отправились разбирать завалы, тушить пожары и спасать людей. Я помню, как мы раскапывали бомбоубежище, стараясь успеть раньше, чем люди там задохнутся. Помню обгорелые тела на обочине – и каким-то чудом уцелевший букет цветов. В тот день и ночь за ним работали все – расчищали улицы для проезда, чинили электросеть и водопровод, сооружали временные жилища для потерявших свои дома. И вывозили трупы – многих даже опознать было нельзя. Лишь зенитчики оставались на своих постах, готовые отразить повторный налет. Павел Иванович после налил мне русской водки – которую я выпил, первый раз в жизни. И сказал: