Иван Оченков - Домъ, милый домъ

Горничная через минуту вернулась с молодым человеком, в котором кузены Барановские с удивлением узнали Мишу Богданова — недоучившегося студента, служившего у них чертежником.

— Прошу прощения, господа, — конфузясь, начал тот, — но только чрезвычайное происшествие заставило меня побеспокоить…

— Да не волнуйтесь вы так, Михаил… как вас?

— Николаевич.

— Замечательно. Присаживайтесь, Михаил Николаевич, и рассказывайте, что же такое приключилось.

— Извольте видеть, господа…

— Чаю хотите?

— Не откажусь.

— Глаша, подай чашку, Михаилу Николаевичу!

— Благодарю. Так вот, наш гальванёр…

— Будищев?

— Да. Так вот, он, некоторым образом, едва не убил мастера Перфильева…

— Что, простите?!

— Будищев избил Егора Никодимовича.

— Но как? За что? Что там, чёрт возьми, вообще творится?

— Простите, я не осведомлен обо всех подробностях, но произошла какая-то безобразная сцена, и Будищев избил мастера.

— Но остальные-то куда смотрели?

— Кажется, его пытались остановить, но…

— Что, но?

— Это лишь увеличило количество пострадавших. Этот ваш гальванёр всех раскидал и запихал в рот Егора Никодимовича, некоторым образом, калач.

— Какой калач?

— Окровавленный.

— Да откуда же он взялся?

— Не могу знать.

— Проклятье! — не сдержавшись, стукнул кулаком по столу Пётр Викторович. — Я знал, что однажды случится нечто подобное.

— О чём ты?

— Владимир, прости меня, но я не могу больше молчать. Этот твой Будищев — совершенно неуправляем! Да — у него светлая голова и золотые руки в том, что касается гальваники, но на этом его плюсы заканчиваются, а всё остальное — один сплошной минус!

— Ты преувеличиваешь.

— Нисколько! Ты вспомни сам его поведение. Ведь он себя держит так, будто он нам ровня, а между тем — он всего лишь простой ярославский крестьянин. Да, я понимаю, что он спас тебе жизнь, что он герой войны, но всему же есть пределы!

— Положим, я кое в чём с тобой согласен, — осторожно заметил Барановский-младший, — но ведь от него есть и польза. Ты же понимаешь, что его идеи потенциально стоят огромных денег.

— Потенциально — да! — Раздраженно махнул рукой Пётр Викторович. — Но, в будущем. А в настоящем от него — один вред!

— Простите, Михаил Николаевич, — тихо спросила у чертежника до сих пор молчавшая Паулина Антоновна. — А где сейчас Будищев?

— В полиции-с.

— Что?! — взвился Пётр Барановский. — Хотя, а чего вы ожидали? Конечно же, всё должно было окончиться полицией. Ох, чуяло моё сердце… Всё, господа, надо немедля отправляться на завод, пока там ещё что-нибудь ужасное не приключилось.

— Забыл вам сказать, — добавил так и не успевший выпить предложенный ему чай Богданов. — Был ещё несчастный случай с мальчишкой-учеником…

— Ах, оставьте эти пустяки, Миша. Поехали скорее.

Помощник околоточного надзирателя — плотный мужчина среднего роста, с густыми бакенбардами, переходящими в бороду, которым мог позавидовать иной генерал, — смотрел на арестованного зло, будто перед ним был не простой рабочий, а, по меньшей мере, бунтовщик. К тому же, доблестный страж порядка не так давно плотно пообедал и потому до сих пор распространял вокруг себя запах лука.

— Совсем мастеровщина распоясалась! — прохрипел он простуженным голосом, продолжая сверлить злодея взглядом маленьких выцветших глаз. — На уважаемого человека напал; полиции сопротивление оказал; власть при этом похабно ругал. Так что быть тебе, сукину сыну, поротым!

Дмитрий бесстрастно выслушал перечисление своих преступлений, и лишь когда дело дошло до угрозы телесного наказания, коротко буркнул в ответ:

— А вот это вряд ли!

— Что?! — взвился полицейский и, подскочив к задержанному, совсем было хотел двинуть того кулаком, но путь ему почтительно, но вместе с тем твердо, преградил один из находившихся в участке городовых.

— Охолонь, Максим Евграфович, он правду молвит!

— Это как понимать?

— Нельзя георгиевских кавалеров пороть.

Лицо помощника околоточного надзирателя за какую-то пару секунд выразило целую гамму эмоций — от ярости и недоверия, до понимания и легкого испуга.

— Это правда, что ты георгиевский кавалер? — подозрительно спросил он у Дмитрия, одновременно скосив глаз на георгиевский крест, украшавший грудь, остановившего его подчиненного.

— Правда.

— И за что же тебе крест пожаловали, такому бандиту?

— У меня их — полный бант, тебе про какой рассказать? — вопросом на вопрос с вызовом отвечал Будищев.

— Ишь ты, — стал почти ласковым полицейский. — Тебя царь-батюшка так пожаловал, а ты — подлец эдакий, порядочных людей бьешь! Ну, ничего, подождем до суда, а там лишат тебя крестов с медалями, тогда можно будет и посечь. Со всем нашим удовольствием!

У бывшего унтера на языке вертелось, что-то вроде — «ты сначала доживи», но он сдержался и ничего не ответил.

— А теперь отведите его в холодную; придет начальство — разберется, что с ним делать.

Городовые, что привели Будищева в участок, вытянувшись, козырнули и, взяв за руки своего подопечного, собрались поволочь его в узилище, но вступившийся за Дмитрия полицейский снова вмешался.

— Я сам его отведу.

— Как прикажете. Только глядите — он буйный!

— Я тоже не в капусте найденный, — ухмыльнулся тот, и велел задержанному: — Вперед!

Камеры для арестантов располагались в подвале, куда они и спустились вдвоем по узкой лестнице. Пока шли, бывший унтер пытался вспомнить узнавшего его городового, но в голову так ничего и не пришло. Наконец, он не выдержал и спросил прямо:

— Мы знакомы?

— Не положено разговаривать! — громко оборвал его конвоир, и тут же добавил вполголоса: — Встречались.

— Это где же?

— Под Кацелево. Да не смотри, не вспомнишь. Я из Бендерского полка.

— Точно. Был там такой. Ты как здесь оказался?

— Да я-то понятно, как, — усмехнулся городовой. — Отслужил, вышел вчистую в отставку, да и пошел в полицию. Благо, басоны унтерские да крест были, вот и взяли сразу со средним окладом. А вот тебя — какая нелегкая в околоток занесла? Ты за каким нечистым мастера избил?

— За дело!

— Понятно.

— Ни хрена тебе не понятно! К тому же, если бы я его избил, его бы сейчас отпевали.

— А сопротивление зачем оказывал?

— Не было такого.

— Ну-ну.

— Точно говорю!

— Ежели Максим Евграфович прикажет, Федотов с Машуткиным под присягой подтвердят, что ты на них с дубьём драться кидался.

— А зачем ему это?

— Затем, дурья твоя голова, что они с твоим мастером на сестрах женаты!

— Опаньки!

— Ладно, не бойся раньше времени. Человек он, конечно, поганый, но уж очень хочет экзамен на классный чин сдать, а потому ни на какую подлость не рискнет. Пока.