Иван Оченков - Домъ, милый домъ

— Спасибо.

— Да пока не за что. Посиди покуда в холодной и постарайся ни во что не влезть. Завтра придет пристав — Его Благородие господин штабс-капитан Деревянко; он человек справедливый — разберется. Если ты ему, конечно, под горячую руку не подвернешься.

— Тебя как зовут-то? — спохватился Будищев, когда его новый друг отмыкал большую железную дверь с глазком.

— Ефим, — тихонько шепнул тот и тут же громко крикнул: — Заходи, не задерживай!

Дмитрий перешагнул через порог и оказался в довольно просторной, но при этом полутемной камере. В нос ударил затхлый запах помещения, смешанный с ароматом давно немытых тел и стоящей в углу параши. Всё пространство было занято двухэтажными нарами и одним столом. Единственным источником света служили забранные коваными решетками узкие окошки под потолком. Нельзя сказать, чтобы арестантская была забита, но свободных мест видно не было. И самое главное, на него уставилось почти полтора десятка пар глаз. Одни настороженно, другие враждебно, третьи безразлично, но все смотрели на него, пытаясь понять, кого это к ним принесла нелегкая.

— Здравствуйте, — поприветствовал он присутствующих.

Никто из обитателей камеры не ответил ему. Большинство просто отвернулись, будто потеряв интерес, другие нет-нет да и бросали искоса испытующие взгляды, но пока ничего не предпринимали.

Будищеву раньше не приходилось бывать в местах заключения, если не считать за таковые «обезьянник» в отделении милиции, да Рыбинский околоток, откуда его вызволил Барановский. Однако ещё в детстве в детдоме ему приходилось много слышать о правилах поведения в тюрьме. Одни рассказы были откровенно бредовыми, другие, вероятно, могли принести пользу, окажись он в КПЗ [37] КПЗ. — Камера предварительного заключения. своего времени, но главное он для себя уяснил: «Не верь, не бойся, не проси». Так можно было кратко сформулировать этот катехизис.

Поняв, что никто не укажет ему места, он просто подошел к дальней от параши стене, и присел на корточки, прислонившись к кирпичной кладке. Постепенно приглядываясь, Дмитрий уточнил диспозицию. В проходе у одного из окошек, где было посвежее от единственной форточки, расположилась местная аристократия, которых он про себя окрестил «блатными». По углам жались какие-то бродяги и крестьяне, видимо, приехавшие в столицу по делам и что-то натворившие по пьяни. Ещё было пару человек, которых можно было с натяжкой назвать «чистой публикой». Одного из них, по виду мелкого чиновника, как раз сейчас и раздевали блатные. То есть формально они играли в карты. Но пиджак, жилетку, рубашку и башмаки бедолага уже проиграл, а теперь отчаянно сражался за свои панталоны. Впрочем, результат был ясен заранее и скоро неудачника похлопали по плечу и фальшиво посочувствовали:

— Не фартануло тебе сегодня, барин. А ведь как масть шла поначалу… ну, не беда, глядишь, завтра отыграешься!

— Господа, но как же я буду ходить? — Дошло, наконец, до жертвы азарта, оставшегося в одних кальсонах и форменной фуражке.

— Ножками, — с любезной улыбкой отвечал ему счастливый противник, аккуратно складывая выигранное добро.

— Но…

— Чего не ясно? — грубо отпихнул жертву шулеров щербатый детина с бешеным взглядом. — Двигай отсюда, дядя-сарай!

Несчастный с потерянным видом отошел в сторону и присел на свои нары, но его несчастья на этом только начались.

— Куды мостишься, убогий? — отпихнул его сосед, совсем недавно предлагавший устраиваться рядом. — Ступай отседа, я тебя не знаю!

— Но как же-с?

— Пошел-пошел, не задерживай!

— Что вы себе позволяете?!

— Ах, ты ещё и лаешься!

В какую-то минуту обобранному неудачнику надавали крепких лещей, и загнали под нары под боязливое молчание остальных обитателей камеры. Закончив с одной жертвой, «блатные», наконец, обратили внимание на нового обитателя. Повинуясь знаку предводителя, щербатый спрыгнул с высоты нар и вихляющей походкой направился к Будищеву.

— Это что же за птицу к нам принесло? — поинтересовался он, нагло уставившись на новичка.

Дмитрий в ответ лишь приподнял козырек фуражки и с любопытством посмотрел на спрашивающего.

— Я спрашиваю, любезный, откуда будете? — приторно вежливо повторил вопрос уголовник.

— Из тех ворот, что и весь народ, — коротко отвечал ему новичок, заслужив нечто вроде одобрительного взгляда от главаря «блатных».

— А за что сюда попал?

— Случайно.

— Это как — шел-шел, и ненароком в околоток?

— Ага. Случайно дал одному в морду, а он возьми и окочурься.

— О, как! А за что ударил?

— Вопросы задавал. Глупые.

Щербатый на секунду застыл. По отработанному сценарию ему давно следовало выпучить глаза и заорать благим матом, стараясь запугать новичка, но что-то останавливало его. Может быть, то, что незнакомец не выказывал робости и держался ровно, не давая вывести себя из равновесия. А может, взглянув ему в глаза, уголовник увидел там что-то такое, что заставило его повременить со спектаклем. Наконец, так ни на что и не решившись щербатый ретировался, оставив на какое-то время Дмитрия в покое.

Однако свято место пусто не бывает и скоро ему на смену скоро появился другой. Заросший до самых глаз бородой босяк в грязной косоворотке по-хозяйски оглядел продолжавшего сидеть новичка и крикнул главарю:

— Кот, раздавай!

— В долг не играю, — немедля отозвался тот.

— А я евоный пинжак ставлю. Хороший пинжак!

— Ну, давай, — отозвался шулер и привычно перетасовал колоду.

Как и следовало ожидать, кон скоро кончился и босяк, тяжело вздохнув, направился к Дмитрию.

— Прости меня, Христа ради, добрый человек, — с грустью в голосе поведал ему неудачливый картежник. — Проиграл я твой пинжак. Такая вот незадача.

— Картежный долг — дело святое, — согласился Будищев. — Раз проиграл — отдай!

— Вот я и говорю, — подхватил босяк, обрадованный такой сговорчивостью, — сымай пинжак!

— А я-то тут при чём? — искренне удивился Дмитрий. — Ты мне что — сват, брат, жена?

— Да ты что, мне шутки шутить вздумал? — взревел оскорбленный в лучших чувствах мазурик и попытался схватить несговорчивого новичка за грудки.

Что произошло дальше, сидельцы не разглядели. Но бородатый босяк, резко передумав драться, задыхаясь, грохнулся на пол, и, согнувшись в три погибели, затих.

— А нечем долги отдавать — так не играй, — как ни в чем не бывало продолжал Будищев, и вернулся на своё место.

На какое-то время в камере повисло гробовое молчание. Все обитатели были настолько впечатлены произошедшим, что не знали, как на это реагировать. Первыми, разумеется, опомнились «блатные». Повинуясь кивку главаря, в сторону новичка двинулся уже третий уголовник.