Иван Оченков - Домъ, милый домъ

— Но где же Максим? — обеспокоенно спросил Крашенинников, распрягший, наконец, пролетку и вернувшийся к компании. — Пора бы ему и появиться с новым знакомым.

— Кстати, а кто этот таинственный «новый знакомый» нашего друга? — спросила Гедвига. — Вы только и делаете в последнее время, что шепчетесь о нём, так что я совершенно заинтригована.

— Не знаю, — с деланным равнодушием ответил Григорий и отвернулся. — Я никогда его не видел.

Услышавшая ответ Искра поморщилась от столь неприкрытого вранья, но вмешиваться не стала и принялась отгонять мух от провизии. Аркаша сделал робкую попытку помочь ей, но наткнувшись на внимательный взгляд, ещё больше стушевался.

— А вот и они! — воскликнул Ипполит Сергеевич, заметив подходивших к ним двух молодых людей.

Хотя Максим был настоящим богатырём, его спутник совершенно не терялся на его фоне. Тоже довольно рослый, но более сухой телосложением, с приятными чертами лица. Впечатление немного портили фатоватые усики, придававшие ему несколько легкомысленный вид, но внимательный и цепкий взгляд выдавал в нём человека бывалого и решительного.

— Здравствуйте, товарищи! — шумно поприветствовал собравшихся мастеровой. — Вот, привел к вам, как и обещался, своего нового друга. Это — Дмитрий — прошу, как говорится, любить и жаловать!

— Чрезвычайно рад знакомству! — церемонно заявил Крашенинников и протянул руку.

— Взаимно, — хмыкнул Будищев в ответ и крепко пожал её.

Окинув быстрым взглядом поляну, он тут же узнал побледневшую и переменившуюся в лице Гесю, а также её спутницу, бывшую с модисткой в магазине Линдстрема.

— Слышал о вашем деле, — продолжал Ипполит Сергеевич после церемонии представления. — К сожалению, я слишком поздно узнал о нём, а то бы немедля вмешался. Помочь человеку, вступившемуся за ребенка, я полагаю священным долгом…

— А вы — прокурор? — бесцеремонно перебил его новый знакомый.

— Нет, я — адвокат, — отозвался Крашенинников, которого трудно было сбить с толку вопросом. — И всегда готов прийти на помощь к невинно пострадавшему.

— Тоже неплохо. Но это не про меня.

— В смысле? — смешался-таки оратор.

— Ну, я к «невинно пострадавшим» точно не отношусь, — охотно пояснил Дмитрий. — Я реально дал мастеру по физии, за что и загремел в участок.

— Но ведь он избил мальчика, не так ли? — пришла на помощь Ипполиту Искра.

— Было дело.

— Я вам так завидую! — вмешался в разговор молчавший до сих пор Аркаша. — Вы сделали настоящее дело и даже побывали в тюрьме…

— Дурное дело — нехитрое, — хмыкнул в ответ гальванёр.

— Вы, как будто, совсем не гордитесь своим поступком? — изумился гимназист. — Разве выступить против преступного режима — дурное дело?

— Дурное дело — попасть в тюрьму!

— Как это верно сказано, — поддержал Будищева Крашенинников и попытался вернуть разговор в заготовленное русло. — Ну, что же, товарищи, раз уж все в сборе, прошу к столу, точнее, некоторым образом, к скатерти.

Немедля были откупорены бутылка водки для мужчин и марсалы [42] Марсала — крепкое десертное вино, родом из Сицилии. для дам и наполнены стаканы.

— Ну, что же, давайте за знакомство!

— Ага, за случайное, — вполголоса заметил Дмитрий, но отказываться не стал.

Все, кроме Аркаши, которому на сей раз не наливали, с удовольствием выпили и принялись за закуску. За первым тостом последовал второй, за ним — третий. Разговоры во время пикника велись самые крамольные. Искра и Ипполит рассказывали о различных беззакониях и несправедливостях, творившихся на необъятных просторах России. Максиму, хлебнувшему немало лиха за свою жизнь, также было что рассказать. Гимназист Аркадий им охотно поддакивал. И только обычно разговорчивая Гедвига отмалчивалась и прятала взгляд.

Дмитрий тоже старался меньше говорить и больше слушать, пытаясь понять, куда клонят его новые знакомые. Иногда он бросал удивленный взгляд на модистку, как будто желая что-то спросить. Но та упорно отворачивалась, делая вид, что они прежде не встречались.

— Вот взять хоть вас, — продолжал разглагольствовать Крашенинников. — Вы — герой войны — георгиевский кавалер, и вообще, человек заслуженный; вступились за беззащитного ученика и тут же угодили в кутузку! Каково! Где еще возможен подобный полицейский произвол, я вас спрашиваю?

— Беда, — с хитрой усмешкой вздохнул Будищев, сохранивший, несмотря на выпитое, полную ясность мыслей.

— Вот именно! Беда! Беззаконие…

— Я говорю, — перебил его гальванёр, — если каждый чуть что будет в рыло бить и самосуд устраивать, то мы правовое государство никогда не построим! Вы же хотите жить в правовом государстве?

Если бы небо разверзлось и на многострадальную землю просыпался каменный дождь, наверное, и тогда собравшиеся были меньше удивлены этими словами.

— Простите, как вы сказали? — даже переспросил немного опьяневший уже Ипполит.

— Я спросил, желаете ли вы жить в «правовом государстве»?

Похоже, на сей раз Дмитрию удалось сбить с толку Ипполита, и прожженный адвокат не нашелся, что сказать в ответ.

Будищев же, пока тот собирался с мыслями, встал со своего места и пересел ближе к женщинам, бесцеремонно отодвинув вспыхнувшего Аркашу от предмета его обожания.

— Мы, кажется, уже встречались? — спросил он у Искры.

— Да, — без тени улыбки отвечала ему барышня. — В магазине «Линдстрема».

— Верно. Но вы так быстро сбежали, что можно было подумать, что за вами волки гонятся.

— Мы не сбегали. Просто все необходимые покупки были сделаны, и нам была пора возвращаться.

— Вам?

— Да, нам. Мне и мадемуазель Берг.

— Как интересно, и давно вы знакомы с госпожой Берг?

— Порядочно. А вы?

— А мне кажется, что я её совсем не знаю!

— Дмитрий, прекратите, — попросила Гедвига и закусила губу.

— Ну вот, — с досадой вздохнул гальванёр. — Больше года не виделись, а вместо «здравствуйте» — «прекратите»!

— Я смотрю, вам совсем не интересно то, что говорят Григорий или Ипполит? — пришла на помощь подруге Искра.

— Нет.

— Отчего так? — звенящим голосом спросила девушка так, что все поневоле затихли и с удивлением уставились на них с Дмитрием.

— Да как вам сказать, барышня, — уклончиво отвечал ей Будищев. — Они разговоры ведут, точно как мужики в моей деревне.

— В каком смысле?

— В лесу о бабах, с бабами о лесе!

Подвыпивший Григорий от услышанного сначала засмеялся, затем, видимо, сообразив, что дело неладно, замолчал. Ипполит Сергеевич тоже хмыкнул, но лицо его оставалось серьезным. Максим, напротив, помрачнел и стал поглядывать на приведенного им товарища с неприязнью. И только Аркаша, увидев, как вспыхнула от слов Дмитрия Искра, вскочил и, заикаясь от гнева, потребовал: