Иван Оченков - Домъ, милый домъ

— Я это, — промычал Максим, и хотел было ретироваться, под суровым взглядом вышибалы, но тут у него в голове что-то щелкнуло, и он встал как вкопанный.

— Тебе помочь, болезный? — снова подал голос отставной солдат.

— Не, пойду я, — мотнул головой парень, сообразивший, наконец, что Сёмка доедает порцию своего наставника, а стало быть, тот уже ушел.

Это был очередной провал в его миссии. Как не старался он уследить за бывшим гальванёром, тот частенько исчезал, как будто сквозь землю проваливался. Единственное что можно было сказать в своё оправдание перед товарищами, это то, что у тех получалось шпионить ничуть не лучше.

Идея понаблюдать за Будищевым и Берг, на предмет, не встречается ли те тайком с жандармами, пришла в голову Гриши. Максим и особенно Аркаша с восторгом её поддержали. Возможно, поделись они этой мыслью с Ипполитом или Искрой, те подсказали бы незадачливым шпионам, что агенты вряд ли будут ходить в форме, а без неё их трудно будет отличить от других обывателей, но это не пришло заговорщикам в голову.

Очередь наблюдать за Дмитрием сегодня была у Максима, Гедвига досталась Григорию, а Аркашу не отпустили из дома, очевидно, сочтя, что тот и так взял слишком много воли в последнее время.

Следить за модисткой, было не в пример проще, чем за бывшим гальванёром. Мадемуазель Берг никогда никуда не спешила, не выходила из заведений через черный ход и, вообще, была образцовой поднадзорной. Покинув свою квартиру, она взяла извозчика и отправилась по магазинам. Прежде в таких вояжах ей нередко помогала Искра, но в последнее время, они редко виделись. Сделав необходимые заказы, молодая женщина продолжила свой путь. Обычно в это время к ней присоединялся непонятно откуда взявшийся Будищев, но на сей раз, она путешествовала одна. Добравшись до ничем непримечательного дома на Шафировской [60] Ныне — улица Писарева. , она расплатилась с извозчиком и, немного помявшись, осторожно двинулась внутрь двора.

Пройдя сквозь него, девушка вошла в подъезд и в этот момент едва не вскрикнула от страха. Кто-то закрыл ей глаза руками и тихонько шепнул на ушко:

— Привет!

— Боже, как ты меня напугал! — накинулась она на беззвучно смеющегося Дмитрия. — Ну, что у тебя за манеры?

— Прости, любимая, — повинился тот.

— Ни за что! Ты меня в гроб вгонишь когда-нибудь.

— Не сегодня.

— И на том спасибо. Кстати, что за таинственность? Зачем мы вообще приехали сюда?

— Сюрприз. Хочу снять здесь квартиру для нас с тобой.

— А почему здесь?

— То есть, на счет совместного проживания у тебя возражений нет?

— Я этого не говорила!

— Так скажи.

— Всё не так просто. Ты же знаешь мои обстоятельства.

— И я тебе предлагаю неплохой выход.

— Какой?

— Обвенчаемся. Будем жить вместе. Одной семьей. Что скажешь?

— Никогда не могла понять, когда ты серьезен, а когда поясничаешь, — печально вздохнула модистка. — Мы так и будем тут стоять?

— Прости, — усмехнулся Дмитрий. — Пойдем, покажу наше будущее гнездышко.

Квартирка и впрямь была недурна, да к тому же хорошо обставлена. Правда, мебель была накрыта чехлами от пыли, но во всём этом чувствовалась такая ухоженность, что невольно вызывало подозрения. Вдобавок ко всему, в гостиной был накрыт стол. Бутылка вина, фрукты, пирожные и конфеты.

— Я смотрю, ты подготовился, — покачала головой Геся. — Марсалу купил…

— Ты ведь её любишь, — пожал плечами Будищев, и, откупорив бутылку, принялся разливать содержимое по бокалам.

— Да, но от неё я быстро пьянею и хочу спать.

— Ну и пусть. Отсюда нас никто не попросит, по крайней мере, ближайшую неделю. А если хочешь — оставайся навсегда.

— Я бы хотела здесь жить, — мечтательно заявила девушка, закончив осмотр. — Но это, наверное, очень дорого?

— Это единственное препятствие?

— Нет. К сожалению, нет.

— Что тебя беспокоит?

— Не знаю даже, как тебе сказать. Я… я боюсь.

— Ипполита?

— И его тоже. И Григория, и Искру, и Максима, и даже иногда Аркашу. Они на самом деле — страшные люди. Да-да. Гриша, если хочешь знать, почти не расстается с револьвером.

— Я знаю.

— Но, откуда?

— У него пиджак постоянно топорщится, как у алкаша, прячущего бутылку.

— Напрасно ты так беспечен. Тебе, наверное, смешно наблюдать за их слежкой, а они ведь на всё способны, если решат, что я изменила их делу!

— Если хочешь, мы вообще можем уехать туда, где нас никто не найдет.

— Где же такое место?

— Сколько угодно.

— Например?

— Ну не знаю. Скажем, в Америке.

— Ты серьезно?

— Вполне. Мне тут, кстати, обещали неплохие денежки за такой вариант. Я тогда отказался, а теперь думаю, может зря?

— Что-то случилось?

— Много чего.

— Не хочешь рассказать?

— Давай не сейчас.

— Вот так всегда, — горестно вздохнула девушка. — Ты опять что-то от меня скрываешь. И я почти уверена, что это нечто ужасное.

— Ты меня раскусила.

— Что?!

— На самом деле я беглый каторжник.

— Будищев! Паяц ты — а не каторжник! — начала возмущаться Геся, но Дмитрий тут же закрыл ей рот поцелуем.

Этому она сопротивляться не могла. Он, вообще, в последнее время обрел над ней какую-то совершенно необъяснимую и почти гипнотическую власть. Оставшись одна, она часто хотела порвать с ним и никогда больше не видеть, но стоило ему улыбнуться, обнять или взять за руку и воля к сопротивлению куда-то сразу улетучивалась, ноги делались ватными, дыхание учащалось, а сердце начинало биться так, будто вот-вот выскочит из груди.

Наверное, она влюбилась, но это всё было так не похоже на то, что она испытывала раньше, что девушка никак не могла определиться, что же она чувствует к этому странному человеку. Несмотря на молодость, Геся успела хлебнуть горя, и многое повидала, и, возможно, оттого, нисколько не обманывалась на счет душевных качеств Дмитрия. Он легко мог обмануть, ограбить, или даже убить другого человека, если бы счел это необходимым, и нисколько не терзался бы угрызениями совести на этот счет. Но вместе с тем, бывший унтер умел быть добрым, щедрым и заботливым с теми, кого считал своими и, не колеблясь, поставил бы на кон свою жизнь, чтобы помочь другу.

А ещё ей никогда и ни с кем не было так хорошо как с ним. Не то, чтобы у неё было слишком много опыта в этом, как раз напротив, но ни Николаше, ни уж тем более Ипполиту не удалось разбудить в ней женщину. Первый был так давно, что она стала забывать о нём, а второй стал теперь просто противен! Мысль о том, что она может остаться с Крашенинниковым отныне вызывала у девушки дрожь. Всё в нём, пухлые губы, заросшие рыжими волосами тело и руки, да ещё липкий взгляд прожжённого дельца не вызывали в душе ничего, кроме отвращения и даже за все деньги мира, она не осталась бы с адвокатом.