Алексей Переяславцев - Зимний гастрольный тур

— Прошу прощения, господа, — встрял малозаметный следователь и, понизив голос почти что до интимного шепота, продолжил, — осмелюсь доложить, новые факты…

Генрих Мюллер отошел в сторону, выслушал то, что ему сказали на ухо, и кивнул.

— Мне придется отвлечься, Йоганн, — все тем же благодушным голосом обратился шеф гестапо к однофамильцу. — Вас, возможно, еще будут допрашивать, выясняя мелкие подробности. Но я благодарю вас за те сведения, что вы уже доставили. Не тянитесь, не на плацу.

Сведения и в самом деле были важными, хотя и предвиденными. Письмо не содержало яда. Следовательно, его надлежало немедленно доставить фюреру.

Что до шефа гестапо, то у него имелось чутье. При явно нехватке фактов оно все же твердо говорило: ни Англия, ни Франция тут ни при чем. Самолет доставил личное послание от Сталина.

Головная боль все же выдала результат, хотя мало кто мог бы посчитать его положительным.

По прибытии в Рейхсканцелярию Гитлер рявкнул своему главному адъютанту Рудольфу Шмундту:

— Не беспокоить ни по какому поводу! Я работаю над важным документом!!!

Слышно было не только Шмундту. Испуганный писк встал поперек горла дежурной стенографистки. Она лишь беззвучно открыла ротик.

Фюрер прорычал чистую правду. Документ в его руке точно не был мелочевкой. Это относилось и к отправителю, и к содержанию.

Вождь большевиков подошел к подготовке своего послания с прямо-таки немецкой тщательностью. Оно было напечатано типографским шрифтом большого размера с явным намерением облегчить чтение адресату. Обычная пишущая машинка такое выдать не способна. К тому же строчки были выровнены, как по линейке. Письмо было составлено на немецком и русском языках. Гитлер даже не распорядился проверить аутентичность перевода; это можно было сделать и позже, тем более что не имелось ни малейших оснований ожидать каких-либо расхождений.

Но еще интереснее было содержание.

"Уважаемый господин рейхсканцлер, не желая ни в какой мере войны между Германией и СССР…", — в этом месте Гитлер, терзаемый все усиливающейся головной болью, позволил себе небольшую слабость, пропустив абзац, — "…закончившая недавно война СССР с Финляндией убедительно доказала не просто силу нашей страны, но также ее техническое превосходство, выразившееся в…"

Это все фюреру уже доложили. А вот нечто более интересное:

"…в частности, способ доставки данного послания стратегическим бомбардировщиком, технические характеристики которого значительно превышают таковые не только в отношении аналогичных самолетов немецкого производства, но и в сравнении с любыми самолетами английского и американского происхождения…"

Это был толстенный намек на геополитических противников. Фюрер о них не забывал, пусть даже публично англичане и американцы объявлялись расово близкими. В ежедневник легло несколько строк.

Что там еще?

— "…доставлена была самонаводящейся бомбой, не содержавшей взрывчатки, за исключением небольшого ее количества, предназначенного для самоуничтожения прибора наведения…"

Видимо, головная боль снизила скорость анализа. Гитлер сначала не придал значения слову "самонаведение". Но в дальнейшем тексте Сталин заговорил уже не намеками, а прямым текстом:

"Указанные бомбы изначально разработаны для поражения морских целей, а также крупных сухопутных сооружений, например, плотин, дамб, шлюзов, мостов, трансформаторных подстанций и иных энергетических объектов, ключевых сооружений металлургической и химической промышленности, а равно отдельных зданий. Ни означенные бомбы, ни их носители не могут быть перехвачены средствами противовоздушной обороны…" — тут фюрер сделал пометку в ежедневнике: дать задание изыскать возможность противостояния этим бомбардировщикам и их бомбам, — "…не были использованы против Финляндии за отсутствием достойных целей…", — ну, это тоже стоит проверить, — "…истребители, возможности которых также превосходят…"

Выходит, Советы уже наметили перечень возможных целей на территории Германии? И не просто наметили: у них, похоже, есть реальная возможность их поразить. И нацелены эти бомбардировщики на то, от чего немецкая военная машина зависит в наибольшей степени — систему снабжения, да и промышленному производству достанется. Хотя нет, есть еще кое-что худшее.

Концепцию блицкрига уже разработали на тот момент, и Гитлер был с ней знаком. Но для осуществления она требовала безусловного господства в воздухе и безупречного снабжения, между тем ни то, ни другое нельзя было гарантировать в схватке с противником, владеющим подобным техническим преимуществом. Да еще эти их штурмовые геликоптеры. Почему-то Сталин о них не упомянул. Ах, нет, вот сказано:

"…и эта штурмовая авиация позволяет эффективно противодействовать любым танковым подразделениям, а также артиллерии. Кроме того, она дает возможность создавать препятствия транспортировке как войск, так и материальных ресурсов благодаря средствам обнаружения… взаимодействие с наземными силами, продемонстрированное…"

Гитлер не сдержался и выразил вслух свое раздражение крепкими солдатскими выражениями. Мы, правда, не можем утверждать точно, относились ли эти слова к тексту послания или к головной боли, которая и не думала отступать. И все же хозяин кабинета добавил в ежедневник несколько слов, относящихся к проблеме снабжения.

Дальнейшее чтение ничуть не улучшило настроение германского вождя. Лишь глянув мельком, Гитлер сразу же понял, что именно эта часть послания была ключевой.

"Мы также хотели бы довести до вашего сведения, господин рейхсканцлер, что вся вышеперечисленная техника была разработана исключительно советскими учеными и инженерами и произведена лишь на советских предприятиях. Этот факт делает взгляды господина Розенберга о расовой неполноценности русского народа, а также других народов, проживающих в СССР, полностью несостоятельными".

Сила этого удара была поистине страшна. Гитлер тут же написал в ежедневнике "Розенберг!" и хотел было продолжить, но мысль скользнула в сторону.

Незабудки? Предупреждение? Бомбардировщики? И…

Головная боль стала уже просто непереносимой. Фюрер решил было вызвать врача — и не успел.

Приближенные слегка встревожились уже через полтора часа. Дело было даже не в том, что фюрер засиделся за анализом документа (или документов) — обычно он делал какие-то перерывы. Чаще всего они выражались в просьбе принести минеральной воды или кофе. А тут глухое молчание.

Через три часа беспокойство взяло верх над осторожностью. Верный Шмундт осторожно приоткрыл дверь. Фюрера в кабинете вообще не было. На короткий миг боевой офицер так испугался, что чуть было не сделал шаг назад в приемную, но потом все же вошел — с большим усилием.