Михаил Бобров - Ход кротом

— Но и тут… Стали меня бить, сейчас подъезжает комиссар и с такой, знаешь, ленцой, через губу цедит: вы его ради удовольствия замордуете, а кто мне Херсон отстраивать будет? Поручик, они брызнули как мыши из-под веника, богом клянусь. Даже нашли мне шинель, хоть грязную, да теплую, это уж в чеке потом отобрали.

Снова замолчали надолго. Телеги переехали в очередь неширокую речушку; грязнющие колмоногие коньки ниже брюха сделались чистыми, выше так и остались заляпанными до холки. Конвойные, сбившиеся в кучку, перекусили чем-то из газетных свертков. Пленникам ничего не предложили, только возница позволил допить остатки мутной самогонки из мятой фляги — по глотку на каждого — да разломил им большой кусок хлеба. Потом пленных парами-тройками отвели в степь оправиться и снова рассадили по телегам.

Ветер, кажется, сделался холоднее, и Венька плотнее закутался в китель — а капитан в обрывки гимнастерки. Видно, что штабс-капитан намолчался, и теперь продолжал изливать душу:

— Так войско-то венгерское полбеды. Мы тоже захватывали газеты и пленных. Вот и узнали, что красные выделили мадьярской совдепии десять или даже больше тонн золота. Исключительно под обеспечение новой валюты… Как ее? Форикс? Форекс? Вспомнил: форинт! Со слов одного профессора, у коего мы квартировали в Каневе, вышла презабавная коллизия. Будь рынок открыт, все сие золото немедля вымелось бы за рубеж, как у нас при Сергее Юльевиче.

— При Витте, что ли? — Венька оживился. Бывший премьер-министр Николая Второго успел наломать немало дров, расшатав и без того воспаленную экономику Империи. В частности, ввод золотого обеспечения рубля обернулся утеканием золота за рубеж, потому как Россия больше покупала за границей, чем продавала. Капитан, судя по ехидной усмешке, тоже помнил все прекрасно:

— А не вышло у союзничков наших гнилых, не попустил господь… Антанта закрыла свои рынки для совдепий всякого разбора, так что все золото ходит между Будапештом, Москвой и Берлином. Там, кстати, на место Тельмана еще в ноябре пришел какой-то Рот Фронт, говорят, еще хуже.

— О немецкой революции я слыхал еще в Крыму, — подтвердил Венька, только зря он упомянул про прежнее, бестревожное время. Товарищи по несчастью запечалились и снова долго молчали. Караван тянулся через села полуразрушенные и полуразбитые, мимо сожженых хуторов и разгромленных усадеб, мимо изнывающих от скуки патрулей, мимо людских толп, смятенных и озлобленных. Наконец, Венька, глядя на едва заметные черные домики по горизонту, на показавшуюся вдалеке Полтаву, спросил — просто, чтобы разогнать грусть звуками человеческого голоса:

— У большевиков-то золоту откуда взяться? Разве Колчак не увез казну в Омск?

— А про Колчака, поручик, особая песня с удивительно грустным запевом. Откуда большевики наскребли двадцать тонн венграм, никто не знает. В принципе, ничего невозможного нет: ведь сколько вокруг Москвы монастырей? И тебе Переяславль, и тебе Владимир, и Троице-Сергиева лавра… Подлинно, золотое кольцо России! Вот его-то и разграбили. Ризы, драгоценные оклады, кадила, дароносицы… Но большевики проявили подлинное иезуитство, направив почти все награбленное венграм. Глядя на то, как одарили мадьяр, братушки-чехи восстали против Колчака…

Венька чуть с телеги не упал!

— Да… Да… — залепетал он, борясь с детским желанием крикнуть: «Брешешь! Побожись!»

Но тут, неожиданно, вступил возница, бросивший вполоборота:

— Верно, пан. У меня сын с Восточного Фронта пишет. Восстали чехи, пришлось Колчаку сдать Казань и Самару, так что двинули его за самый Урал-камень. Одни яицкие казаки остались верные присяге.

Штабс-капитан перемолчал очередной проход конвойного и поведал:

— Словом, чехи привезли почти полтысячи тонн отнятого у Колчака золота во Владивосток и получили свою иудину долю: тоже не то десять, не то двадцать, не то и вовсе сто тонн. Скоро ждем чешскую совдепию, поручик. А тогда и с революционной Германией большевики получат связь посуху, обходя Польшу с юга. Тут-то наши пикейные жилетки наплачутся…

— Что же остальное золото?

Капитан размашистым зевком обозначил начало сумерек.

— Остальное золото большевики погрузили на красный линкор и морем доставили в Петроград.

Вениамин помолчал, потом спросил в полном ошеломлении:

— Да откуда у большевиков линкор на Тихом Океане, когда у нас там от самой японской войны ничего приличного не было? Я же сибиряк, я же должен был хоть слухи слышать!

— Черт знает. Может, у американов сразу же и купили за то самое золото. Я-то подслушал разговор конвойных. Из троих один полуграмотный, но уже двоих грамоте учит, нос выше притолоки, что вы! А сам как есть село дурное. Представляете, поручик, для таких большевики особую газету выпускают, с полудюймовыми буквами, как для малых детей. И такое-то быдло лезет управлять государством!

Тут опять пробежал вдоль телег конвойный и мимоходом, вовсе не желая калечить, сунул зазевавшемуся капитану под ребра прикладом:

— Разговорчики! Цыц! Контра недобитая!

Штабс покривился, прожег спину красноармейца ненавидящим взглядом, но молчал до самых сумерек.

В сумерках телеги доскрипели до губернской тюрьмы города Полтава. Несмотря на поздний час, прибывшую партию загнали в баню, где обрили, вымыли остатками тепловатой водички, обмазали вонючей гадостью от вшей; возмущавшимся конвой показывал на громадный лозунг над стеной:

«При чистоте хорошей не бывает вошей. Тиф разносит вша. Точка, и ша!»

Ветер тянул по-прежнему теплый, белые буквы лозунга словно перебегали на красном кумаче в лучах низкого солнца.

Выдали стеганые ватные телогрейки, такие же штаны и сапоги с портянками — все, на удивление, стираное, пахнущее нафталином, а сапоги так даже оказались чем-то смазаны.

— С военных складов, — буркнул клейменый штабс-капитан, без пшеничной гривы и усов глядевшийся вполовину не так грозно, как раньше. — Мы тут стояли на формировании в шестнадцатом году. Это все из остатков, что мы тогда в Галицию не забрали.

Венька собрался уже пожалеть о хороших австрийских ботинках, но тут прибывших выгнали на плац, прямо в режущий свет прожектора. Осветитель зачем-то притащили сюда прямо на кузове автомобиля и включили от автомобильного же мотора.

Пленных построили в три шеренги человек по пятнадцать-двадцать; Венька не мог вертеть головой и считать. С первой звездой вышел комиссар — круглый, усатый, лысый — но неизменно затянутый в блестящую кожу, перекрещенный ремнями на манер пасхального яйца.

— Граждане белогвардейцы, солдаты прогнившего режима и прочая сволочь! — голос колобка легко перекрыл чухание автомотора. — Вы находитесь в Украинской Советской Социалистической республике. А на территории Республики действует один железный закон!