Комбат Найтов - От винта! : Не надо переворачивать лодку. День не задался. Товарищ Сухов [сборник litres]

– Прекрасно, Павел?..

– Петрович.

– Замечательно, Павел Петрович, наконец-то в качестве куратора прислали человека, который хоть в чём-то разбирается! Кроме сроков реализации проекта! – сарказм из АНТ так и лился. – Как оно работает?

– Нортен по засечкам двух точек и данных от радиовысотомера и гирокомпаса вычисляет истинную скорость и направление полёта, а по ним точку сброса. Со вторым мне сталкиваться не приходилось, но принцип действия примерно такой же. Там вычисляются поправки к углу наведения бортового оружия в зависимости от курса и угловой скорости цели, также по двум засечкам локатора.

– То есть вот это – провод от радиовысотомера, а это от гирокомпаса? Так? Мы не смогли пока точно определить: куда идут провода. Они уходят в большой жгут, который мы ещё не разбирали. А как работает высотомер?

– Как радиолокатор, но с неподвижной антенной, направлен только вниз. Высоту вычисляет такой же вычислитель в зависимости от тангажа и крена самолёта.

– Ну, хотя бы понятно, кому отдавать в разработку. Спасибо. А то обычно от кураторов можно услышать только слово «когда». Там ещё очень сложная система наведения огневых точек. Разветвлённая сеть с возможностью управления как вместе, так и порознь, и через перископы.

– Вот второй вычислитель, он для этой сети.

– Да, их несколько. А вы уже видели эти самолёты?

– Да, в Полтаве, заодно поинтересовался, как они устроены.

В общем, мы расстались с Туполевым уже дружески, он понял, что я буду не только контролировать, но и помогать. А я понял, что к проекту подключены недостаточные силы, что надо расширять количество привлечённых специалистов.

На следующий день приехали «танкисты», которых я встретил с лежащими на столе гранатомётами и минами, разложенными фотографиями танков после детонации боеприпасов.

– Знаем, товарищ маршал, но решения пока нет. Пробуем различные приспособления, но результатов нет. В войсках применяют кроватные сетки.

– Кумулятивную струю можно разрушить взрывом. – И я набросал на броне Т-34-85 коробочки пассивной защиты. – Вовнутрь закладываем бризантное ВВ. При попадании пуль, осколков, бронебойных снарядов детонации не происходит, а в случае взрыва кумулятивного снаряда происходит детонация и разрушение струи. Ходовую часть можно прикрыть всем чем угодно, лишь бы граната до брони не достала. А против антенных мин поставить лёгкий трал впереди. Действуйте!

Звание «маршала авиации» избавило меня от объяснений: откуда я это знаю.

– Мы делали это. И испытывали, но начальник ГБТАУ, оглушённый взрывом накладки, он, как мы его ни уговаривали, забрался в танк и приказал бить по нему, выскочил из танка и заорал, что ни один танкист в этот гроб не сядет. И закрыл всю тему. Мы понимаем, что он боевой генерал и необыкновенной смелости человек, но он так и не понял, что он живым остался только благодаря этой «коробочке»!

Буквально через неделю я увидел идущий на фронт эшелон с танками, на броне которых были коробочки с пассивной защитой. В войсках их прозвали «черепашками». Были люди, которые ни за какие коврижки не соглашались в них садиться. Танковый десант тоже их не любил. Но башня и борта фаустниками не пробивались. Хотя случались и тяжёлые случаи. Ранняя серия, при близком взрыве 100-кг бомбы могла сдетонировать. Хотя взрыв бомбы на таком расстоянии выводил танк и экипаж и без детонации. Избавились от этого много позже. Всё равно количество безвозвратных потерь уменьшилось, и значительно.

Авиаторы приехали все и сразу. Восемь человек, которых я приглашал, и человек пятнадцать, которые прибыли вместе с ними. Я улыбнулся и пригласил всех пройти в аудиторию с кафедрой. Там и состоялось первое заседание будущего самолётостроительного комитета. Мне представляться надобности не было. Практически всех я знал лично, а остальные товарищи знали или, по крайней мере, слышали обо мне. Смотрю я на них, а в ушах песенка от «трёх восьмёрок» звучит:

– Товарищи, ещё полгода назад, в Баку, после Тегеранской Конференции, нам, лётчикам, товарищем Сталиным была поставлена задача: Не допустить, чтобы у нас украли Победу. Мы, со своей стороны, сделали всё возможное, чтобы выполнить эту задачу. Поэтому сегодня у нас не совсем обычное совещание. Требуется быть на несколько шагов впереди всей авиации противника и вероятного противника. Поэтому будем говорить о том, что мешает нам выполнить эту задачу.

Я показал захваченный «Мессершмитт-262», Ме-162, чертежи английского «Метеора». И сразу перечеркнул их.

– Они летают, товарищи, но это – тупиковая ветвь развития. Многокамерные двигатели и центробежный компрессор слишком сложны в настройках и имеют кучу неприятных особенностей. Среди нас присутствует человек, который, ещё в 40-м году создал будущую схему реактивной авиации: двухконтурный ТРД с осевым компрессором. К сожалению, война помешала реализации этих достижений. Слово предоставляется профессору Люльке. Пожалуйста, Архип Михайлович. – Я сдернул схемы двигателей «Мессершмитта» и открыл схему ДТРД Люльки. Тот медленно подходил к кафедре, внимательно рассматривая схему.

– Что-то не так, Архип Михайлович?

– Да! Вот это нарисовано не мной. Я этот узел не знаю. Кольцевая камера сгорания с охлаждением топливом? Я правильно понял?

– Конечно. Именно она. Продолжайте. Основное находится в ваших рисунках 40-го года.

Справившись с первоначальным волнением, Люлька уверенно начал докладывать ТДХ двигателя. Через некоторое время он остановился и задал мне вопрос:

– Температура на внешней стенке камеры какая?

– 600–660 градусов.

– Ух! – и он продолжил.

Больше всех вопросов задавал Климов. Его этот вопрос очень заинтересовал. А Швецова больше интересовали сплавы, применяемые для высокотемпературных элементов. После доклада мы перешли в раздел аэродинамики околозвуковых скоростей. Я показал сверхзвуковую трубу Мессершмитта, сказал, что сама труба уже перевозится в Москву, в ЦАГИ из Мюнхена. Заострил внимание товарищей на разработки Лаврентьева по прицелам и вычислителям. На работу ушёл весь день, без остатка. Лишь поздно вечером удалось поговорить с Люлькой и предоставить ему КБ на 36-м заводе.

– Товарищ маршал. Я что-то не понимаю: это было самое узкое место в проекте. Я бился об него лбом три года, если не больше. Кто это сделал?

– Вы.

– Но…

– Вы, Архип Михайлович. И меньше задавайте глупых вопросов, пожалуйста.