Александр Михайловский - Великий канцлер

Господин Мартынов не соврал. Не прошло и недели, как меня извлекли из камеры тюремной больнички, переодели в цивильное платье и усадили в закрытый экипаж без окон – своего рода собачий ящик для людей… и долго-долго куда-то везли. Ящик ужасно трясло, зубы во время езды выбивали дробь, и я уже решила, что завезут меня сейчас к черту на кулички, а потом… Мне становилось тоскливо при мысли, что меня вдруг не станет, что появившаяся было надежда окажется миражом. Но тот факт, что в моем чреве живет и развивается новый человек, маленький и ни в чем не повинный, заставлял меня с неистовой силой желать того, чтобы мои тревоги оказались напрасными. Я поглаживала свой уже заметно выступающий живот и мысленно разговаривала со своим ребенком. Мой малыш, пусть еще не рожденный, был единственным близким мне существом в этом холодном, суровом и несправедливом мире. Я чувствовала с ним сильнейшую связь. Мне казалось, что этот ребенок очень сильно влияет на меня – словно он безмолвно разговаривает со мной, делая меня как-то мягче, добрее; с тех пор как я убедилась в его существовании, мое сознание будто бы озарилось теплым светом, смягчающим острые углы моей натуры. И вот что странно, но вместе с тем изумительно – всякий раз этому маленькому человечку, что жил внутри меня, удавалось повернуть мои мысли таким образом, что я успокаивалась и начинала верить в то, что самое лучшее у меня еще впереди.

Тряска беспокоила меня – я боялась, как бы это не навредило ребенку. А он толкался внутри меня, и я, поглаживая руками живот, старалась унять его энергичные толчки. Я уже не могла больше думать ни о чем, кроме этой тряски… Но тут ящик на колесах остановился. Дверь открылась, кто-то снаружи сказал, чтобы я выходила. Я подчинилась. После полумрака отрадно было снова видеть дневной свет. Нос мой ощутил чудные ароматы сельских просторов: хвои, влажной земли, прелой травы… И сразу как-то волнительно забилось сердце; новизна происходящего бодрила мой мозг, и упоительным было осознание того, что жизнь продолжается, что я нужна этим людям, и что сама я не сгину без следа, а продолжусь в своем потомстве… Я ступила на землю и огляделась. Похоже было, что я нахожусь на хозяйственном дворе какого-то господского имения посреди соснового леса. Деревья окружали усадьбу по кругу и, куда бы я ни бросала взгляд, везде возвышались прямые, как свечи, стволы огромных сосен – они были похожи на молчаливых стражей этого места. Я крутила головой и не понимала, зачем меня сюда привезли. А может, я обманываю себя – и это все-таки последние часы моей жизни? Уж слишком тут уединенно. Этот лес, эта тишина… Вполне подходящий антураж для расстрелов… Я непроизвольно вздрогнула и съежилась. Ребенок притих в моем чреве; наверное, он чувствовал мое состояние и старался лишний раз не тревожить.

И тут ко мне подошел встречающий. Был он таким же типом в черном мундире, коротко стриженным и подтянутым, как и мой мучитель-соблазнитель господин Мартынов. Но все же чего-то в нем не хватало. Через мгновение я поняла: у него нет такой тяжелой черной ауры, как у господина Мартынова. Он – только копия, одушевленная кукла, лишь внешне похожая на своего ужасного господина. Хотя нет… если внимательно присмотреться, то на нем становилась видна точно такая же печать одержимости охранительством, как и у господина Мартынова, только гораздо слабее. Это означало, что сущность, оседлавшая ум этого человека, требует сдерживать любой порыв к народной свободе. Если мой прежний мучитель был охотником на революционеров, то тот, кто стоял передо мной сейчас, являлся его цепным псом. И даже глаза у этого человека были соответствующие: с желтоватым оттенком дремлющей ярости. И веяло от него холодом; впрочем, это было скорее его профессиональное качество; не исключаю, что в частной жизни он мог оказаться добрым и отзывчивым человеком, хорошим семьянином, любящим мужем и отцом.

– С прибытием, госпожа Бриллиант, – без тени улыбки поприветствовал меня хозяин этого места. – Позвольте представиться: ротмистр Познанский Андрей Владиславович, начальник этого богоугодного заведения, именуемого специальной школой службы имперской безопасности.

– Это школа?! – с удивлением переспросила я, еще раз оглядываясь вокруг.

– Да, школа, – подтвердил мой собеседник; говорил он бесстрастным голосом, соответствующим его облику. Затем, окинув меня оценивающим взглядом с ног до головы, добавил: – Ваша будущая работа, выполняя которую, вы искупите свои грехи и заслужите прощение, будет заключаться в следующем: Дора Бриллиант исчезнет, а вместо нее появится…

Я застыла, с напряжением глядя на него. В его светлых глазах на долю мгновения вспыхнул огонек какой-то хищной насмешки.

– …аргентинская графиня Мария Луиза Изабелла Эсмеральда де Гусман, молодая богатая вдова и мать, – произнес он, отчетливо, со смаком выговаривая каждое слово, в то же время не отводя от меня глаз и, кажется, не без удовольствия наблюдая мою реакцию.

Я же от растерянности принялась покашливать и теребить платье на груди. До чего же это звучало гордо и внушительно: аргентинская графиня… Это что, он мне предлагает стать ею?! В смысле, притвориться… Да какая ж из меня графиня, это, наверное, шутка… хотя не для того же, чтоб шутить, меня сюда привезли…

А он, этот Познанский, снова, теперь еще более откровенно, оглядел меня и, хмыкнув, произнес:

– Медовая ловушка на крупную дичь из вас выйдет такая, что просто пальчики оближешь… Так-то, госпожа Бриллиант… – Сказав это, он отвел взгляд в сторону сосен и опять заговорил бесстрастно и деловито: – Так что сегодня я последний, кто обратился к вам по старому имени. Теперь вы – сеньора Мария де Гусман, и никак иначе. Мой начальник отрекомендовал вас самым превосходным образом, и теперь я сам убедился, что фактура у вас хоть куда. Правда, при этом заметил, что прежде чем вы сможете играть эту роль, вас потребуется к ней тщательно подготовить. – Его взгляд вернулся ко мне, и теперь, говоря, он смотрел мне глаза, и это должно было подчеркивать всю важность его слов. – Во-первых – вы должны выучить испанский язык и говорить на нем без акцента. В России мало кто понимает такие мелочи, но мало ли… Зато там хорошо понимают кое-что другое, поэтому при разговоре на русском языке ваш еврейский акцент должен смениться испанским, чтобы, едва вы откроете рот, из него не несло заштатным еврейским местечком. Во-вторых – вам необходимо полностью усвоить манеры испанской аристократки и католички, научиться ездить на лошади, правильно вести себя за столом, креститься слева направо при каждом удобном случае и постоянно поминать всуе деву Марию и Иисуса Христа.