Олег Дивов - Поворот рек истории

Резким движением кисти Желябова определила молодых людей в комнатку у входа, а сама открыла городовому:

– Доброго дня! О каком вы преступнике?

– Как о каком! Бежал вот за ним… уф… нерусский он… что-то с прилавка унес, не заплатив!

– Простите, уважаемый, но у нас преступников здесь не держат. Постыдились бы честных жильцов обижать!

Служитель порядка даже икнул от удивления:

– Да как же так! К вам цельный день всякие субъекты подозрительные ходють!

– Не к нам, а к господину Достоевскому, возможно. Он напротив живет, вы у него спросите. Он человек известный, а мы люди простые и чужих к себе не пускаем. До свиданья! – и она решительно захлопнула дверь.

Пьер сидел на краешке стула, под образами, от волнения постукивая носками башмаков друг о друга. Когда вошла Софья – он бухнулся перед ней на колени, повторяя:

– Спасьиба, спасьиба…

– Ne vaut pas la peine d’être remercié [5] Не стоит благодарности, (фр.) , – сухо ответила та, отдернув руку, которую он пытался поцеловать. Несчастный месье, услышав родную речь, впал в восторженное состояние и начал говорить, что есть на свете équité! [6] Справедливость (фр.) Злые люди оговорили его и выгнали на улицу, а добрые – приютили, и теперь он среди друзей, чтобы уже не расставаться с ними никогда.

В этот момент в комнату вошел Желябов.

– Софья, кто это и чего он хочет от нас?

Она хмыкнула:

– Я так понимаю, что это – отец ребенка, и он собирается жить здесь.

Андрей Иванович посмотрел на Алевтину странным взглядом и сказал жене:

– Выйдем на минутку.

Пьер начал нервно ходить из угла в угол:

– Они не выгнать меня? Нет? – вдруг выкрикнул он срывающимся голосом.

Алевтина прижала палец к губам. Она изо всех сил вслушивалась в обрывки разговора, доносящиеся из-за тонкой перегородки, но не могла уловить смысла, кроме того, что ее благодетели почему-то сердились друг на друга, и атмосфера с соседней комнате накалялась с каждой фразой.

Конечно, это из-за нее. Сама села с ребенком добрым людям на шею, да еще и городового в дом привела! Но как было не спасти Пьера?

Если бы Алевтина знала истинную причину ссоры между супругами, то расстроилась бы еще больше.

– Соня, нам тут только французских воришек не хватало! – журчал воркующий бас Андрея Ивановича. – Кроме того, жалко Алю, чистая такая девочка…

– Твоя девочка уже шесть лет как мамаша, – саркастично возражала Софья.

– Ну ошиблась, с кем не бывает. Наш долг – спасти ее сейчас от этого француза. И лучше вообще ей сейчас не думать о мужчинах. Она может принести много пользы в нашем деле.

И снова напряженный голос Желябовой:

– Если мы сейчас выгоним его, то толкнем ее ко греху. Нет уж. Их надо срочно обвенчать, причем по нашему обряду, а не по никонову. Я добьюсь этого.

– Соня! – муж повысил голос. – Ну они же свободные люди, в конце концов! Ты их спросила? Что ты такое говоришь?

И снова она, подчеркивая каждый слог, будто читает урок детям:

– Здесь нет никакой свободы. Они скованы обстоятельствами, и кандалы их тяжелее свинца.

К тому же, это не я, а ты только что решал за нее, о чем ей следует думать.

– Соня, отстань от бедной девочки!

– Я защищаю ее. В отличие от… иных людей. Я вижу, какие взгляды ты кидаешь на нее. И она тебе тоже улыбается.

– Соня! Что ты вообразила? Аля чиста, как ангел.

– Искренне надеюсь. Пьер останется пока у нас. И давай больше не будем об этом.

– А городовой?

– Я послала его к господину Достоевскому.

– Ты умна, как всегда… – Андрей Иванович басовито закашлялся.

…Пьер умоляюще посмотрел на Алевтину:

– Я боюсь тюрьма… и рюсски зима….

Девушка робко улыбнулась:

– Софья добра. Я надеюсь, она поможет. И вообрази, ты скоро увидишь… сейчас вспомню, как это по-французски… ton fils. Oui [7] Твой сын. Да. ( фр .) !

– Mon fils? [8] Мой сын? О Боже… (фр.) – месье вздрогнул. – mon Dieu…

– Ты увидишь, он прехорошенький и уже читает en framais [9] По-французски. … – торопливо начала объяснять девушка, но тут появились хозяева. Софья, брезгливо оглядев француза, сказала Алевтине:

– Ваш эээ… друг, может остаться здесь до завтра. Извольте сходить в лавку и купить ему что-нибудь на ужин.

Алевтина бросилась искать портмоне и корзинку, но вдруг остановилась и нерешительно подошла к Пьеру:

– Ты… хочешь все же увидеть ton fils?

Он закивал:

– Да, да. Я хочу mon fils, хочу видьеть…

– Я покажу тебе его, – обрадовалась она, – это недалеко тут, Средняя Подьяческая, и можно…

– Нельзя, – оборвала Желябова. – Во-первых, не хватало ему снова встретиться с городовым. А во-вторых, я не желаю, чтобы матушка думала, будто я с иностранцами дружбу вожу. Даже и не думайте приводить его туда.

Вздохнув, Алевтина поплелась в лавку. Выбрав хороший большой крендель за две копейки, она опасливо приценилась к сыру с огромными дыркам, и тут ее осенило: ведь никто не запрещал ей прийти с Грегуаром в Кузнечный переулок. Можно сделать это прямо сейчас – ведь не терпится же увидеть, как отец и сын встретятся.

Размахивая корзинкой, она поспешила в сторону Подьяческих улиц. На подходе к дому увидела знакомую, сгорбленную от болей в пояснице, фигуру Варвары Степановны.

– Аля! Ну где тебя носит? Гриша пропал!

Девушка чуть корзинку не выронила от неожиданности. По дороге сюда у нее закрадывалась мысль: вдруг вернется с сыном на Кузнечный, а Пьера нет? Но такого внезапного поворота событий она и предположить не могла. И сразу начала укорять себя, что совсем забросила ребенка.

– В полицию сообщить надо. – Варвара Степановна тоже расстроилась не на шутку. – Ты знаешь, у нас здесь опять цыгане детей воруют, мне как раз сегодня булочник говорил! А он черноглазенький у тебя, вылитый цыганенок.

– В полицию? – Алевтина задумалась на секунду. – Может, вы сами им скажете?

– Ты же его мать!

– Они не поверят, что он мой сын. Вообще прогонят. А вас послушают. А я пока сама его с Трезором поищу.

Она подбежала к будке, пес радостно бросился навстречу.

– Трезорка, не подведи!

Хотела отломить ему от кренделя, но отдернула руку, сначала изучила содержимое кошелька. Звякнули копейка и полушка.

– Вот тебе крендельку… а теперь ищи. Где Греуар? Ну-ка искать!

Лохматый друг начал усиленно нюхать утоптанный снег во дворе, потом призывно тявкнул и унесся на улицу. Алевтина – за ним. Она бежала и думала, что цыгане, должно быть, не обидят Грегуара, раз он похож на них.

Начало смеркаться, и повалил снег. Трезор то убегал, то снова возвращался. Улицы пошли совсем незнакомые, и люди попадались все больше подозрительные – в основном, компании греков в ужасных лохмотьях. Днем их почти не было видно. Они шумели на своем языке, хохотали, пытались даже увести девушку с собой. Хорошо, Трезор вовремя зарычал.